В огнедышащей лаве любви

Здравствуйте. Я вот тоже хочу пожаловаться. На… однолюбов.

Писал тут давеча кто-то громкие слова: дескать, предавая однолюба, убиваешь его. Позвольте показать вам однолюба немного с другой стороны.

Был в моей жизни один однолюб. Я, прошу заметить, умненькая-хорошенькая девочка, но… совершенно не особенная. Я не Мария Кюри, не гений красоты, и на момент нашей встречи и расставания даже яичницу не могла пожарить. Когда мы начали встречаться, оба были юные-зелёные, никаких жизненных премудростей нахвататься не успели и потому лично я — про него не скажу — особо и не знала, что делают люди в отношениях-то. Поэтому я просто слушала, широко открыв глаза. Мужчины любят, когда их слушают (а кто не любит?), поэтому он очень быстро передо мной раскрылся всей душой, а я была несказанно счастлива. Он говорил, излагал, повествовал, рассказывал, сообщал — я внимала каждому слову и время от времени вставляла реплику. Кто из нас виноват больше — я не знаю; думаю, что не виноват никто. Но в один прекрасный момент, загоревшись идеей, я попыталась поделиться с кавалером — и была немедленно перебита. Приглядываясь внимательнее, я понял: он готов рассказать всё, но его совершенно не интересуют мои мысли, мечты, стремления. Он открыт передо мной, но вовсе не стремится открыть меня, вглядеться, понять, что за человек перед ним. Он готов довольствоваться оболочкой, и ему даже не интересно, что там, внутри. После этого открытия и множества провальных попыток что-то рассказать я очень быстро охладела и сделала ноги.

Это было несколько лет назад, и не было ни дня, чтобы я не пожалела обо всех сделанных мной тогда ошибках. Однолюб на первые года два-три вцепился в меня мёртвой хваткой. Он звонил, писал, до меня постоянно доходили слухи и сплетни о том, как человек страдает. Я тоже страдала — меня давило чудовищное чувство вины, но вернуться не могла: на то, чтобы видеть всю беспросветность таких отношений, мне ума хватило. Я изолировалась всеми возможными способами — иногда даже позорно пряталась за предметы мебели и углы, ибо мы постоянно пересекались по долгу службы. Я говорила мягко, я говорила грубо, иногда встревал мой на тот момент парень и тоже что-нибудь говорил, но однолюбу не было до этого решительно никакого дела: он любил, он страдал и рвался ко мне, как мотылёк на огонь. Через время он «перегорел», но я до сих пор его избегаю — в любом разговоре, если он случается, при любой встрече он намекает, что у него теперь может быть много девушек, но всегда будет недостижимый идеал женщины, о которой он будет мечтать, как Дон Кихот о Дульсинее.

Вы думаете, что мне это льстит? Вы думаете, я получаю от этого хоть каплю удовольствия? Значит, вы никогда не бывали на моем месте. Мне больно, стыдно и страшно. Я виню себя в том, что так покалечила человека, хотя мне несколько раз обстоятельно доказали, что я могу быть и ни при чём. Я виню себя в том, что его девушки не знают, с каким фантомом им надо сражаться (и что им вообще надо сражаться). Я много в чем себя виню. А знаете, что самое забавное?

Однолюб тоскует и ставит меня на пьедестал, но это просто выдуманная им самим девушка с моей внешностью. Он совершенно меня не знает. Я несколько раз пыталась рассказать о том, какая я, в надежде сломать пьедестал, но эти попытки пресекались бетонным «я лучше знаю» и «не оговаривай себя». Он видит во мне мечту, но с его мечтой живая я не имею почти ничего общего. Он портит жизнь себе и хорошим девочкам за мой счёт и считает, что это не просто нормально, а даже и замечательно.

Однолюб, ты задолбал! Ты ни разу не однолюб: ты маньяк. Если ты любил, тебе разбили сердце, и теперь ты «засох», прислушайся ко мне, пожалуйста: посмотри внимательно на ту, которая тебя погубила. Я уверена, что в девяти случаях из десяти ты сам себя загнал в западню и сам отказался из неё вылезать. Бей лапками, однолюб, выбирайся: тебе жить и жить, любить и любить, и невозможно здоровому человеку так калечиться из-за одной девчонки, какой бы замечательной она ни была. Добра тебе и большого плаванья — где-нибудь подальше от меня.