Задолбай своей заботой

Несколько дней назад я оказалась в отделении травматологии. Гололёд-с. Поплакав из-за рухнувших планов, огляделась и была приятно удивлена. Последний раз я видела больницу изнутри в детстве, и это было не самое приятное место. Сейчас — палаты на четыре человека, ортопедические кровати, хороший ремонт, новое постельное белье, нормальная еда, душевые кабинки и ванны с приспособлениями для тех, кто ограничен в передвижении.

А вот родственники, приходящие к больным, не изменились.

Два раза в день мы с соседями наблюдаем ритуал насильственного кормления 15-летней девочки, лежащей на вытяжке. С уговорами на повышенных тонах и слезами. Утром к ней приходит бабушка, вечером мама. Открываются сумки, и начинается. Картофельное пюре, салат, котлета, компот? Но это всё и так дают на обед. «Зато домашнее!» — твердят упорные женщины, впихивая эти горы еды в человека, который лежит неподвижно и практически не тратит энергии. Я знаю, что чувствует этот бедный ребёнок. Ещё на прошлой неделе мой день начинался с плотного завтрака: потом много часов на ногах, обед не скоро, и вообще я пожрать была не дура. Сейчас, когда передвижение ограничено палатой и коридором, мне достаточно с утра маленького йогурта и стаканчика кофе. Но попробуй объяснить это родственникам и друзьям! Я пролежу здесь ещё четыре дня, а еды в холодильнике уже столько, что хватило бы на месяц. Мои родители, кстати, всё время отпускают замечания по поводу мужа, который приходит «с пустыми руками», то есть не носит еды. Он носит мне цветы и книги, помогает переплести волосы и накрасить ногти, но с их точки зрения — это «баловство».

Отдельный «писк» — это ввалиться в палату сразу после обеда с контейнером домашнего супчика, замотанным в полотенце, приговаривая «ешь немедленно, пока горячее!» Все объяснения больного, что в желудке у него уже первое, второе и третье, места свободного нет, игнорируются.

И особенно достала «заботливая» родня одной из пациенток. В первый день они решили принести ей из дома красивое постельное белье. Процесс смены белья занял час с ругательствами, помочь соседи не могли: кто лежачий, кто в гипсе. Теперь бедная женщина путается в пододеяльнике, который в два раза больше одеяла, зато в цветочек. На следующий день приволокли ей телевизор, со скандалом искали по всему отделению лишнюю тумбочку. Она извинилась перед нами и объяснила, что телевизор дома не смотрит, «хотите — включайте, мне не нужно». Потом увидели на моей тумбочке два горшочка со скромными фиалками (они не пахнут), решили, что у их родственницы тоже должны быть цветы, и приволокли огромный букет лилий. Мы выдержали меньше часа в одном помещении с ним. А книгу, которую эта женщина не дочитала перед госпитализацией, забывают принести уже пятый день.

На столе в палате три ненужных электрочайника. Прямо за дверью в коридоре — кулер с горячей водой и автомат с чаем и кофе, родственники их видят, но срабатывает какая-то программа: всё равно несут чайники.

Сейчас ко мне придёт младшая сестра. Если бы это была не больница, а гостиница, например, мы бы взяли по стаканчику кофе, сели на удобный диван в холле и поболтали бы часик. Вместо этого она придёт с сумкой еды, обидится на то, что я не могу съесть все прямо при ней, потратит полчаса на размещение принесённого в холодильнике, а разговаривать мы не будем вообще: у её мужа проблемы на работе, и она «не может расстраивать больную». Ё-моё, сестричка, я ключицу сломала, а не головой ударилась! У меня рука на перевязи, а не депрессия и не нервное расстройство! Мне можно ездить по ушам хоть три часа, я готова внимательно слушать, утешать и советовать что-то. Но всё это будет через четыре дня, а до тех пор я в статусе «больной». «Больные» — не люди, им не нужно нормальное общение, взаимодействие с ними — ритуал, заключающийся в насильственном перемещении жратвы из сумки в рот больного.

Как же задолбало, вы не поверите. Понедельничек, день выписки, где ты, ау?