Могу себе позволить

Я родилась больным ребёнком. Сколько себя помню, почти всё моё детство прошло в больницах и в походах по врачам. К средним классам школы всё более-менее стало получше, и тут моя мама обрадовалась. Обрадовалась, нагрузив меня учёбой, при этом не обращая внимания на мои реальные возможности.

Я плохо ходила, но «надо тренироваться», и походы в школу за четыре остановки мне были гарантированы на протяжении десяти лет, в то время как мои более здоровые сверстники садились на трамвай или автобус и ехали. Нет, в школу поближе нельзя — слишком хорошая школа, почти гимназия.

После тяжёлой для меня физической нагрузки я с трудом воспринимала материал на уроках. И нет, это не «ребёнку не по силам», а «ребёнок ленится». После школы я, одуревшая от усталости, должна была делать уроки. Если я делала уроки плохо, то получала нагоняй от мамы.

С трудом окончив школу, я встала перед фактом — институт. Разумеется, не «шарашкина контора», а серьёзный. И специальность серьёзная, чтобы я могла работать не кем-нибудь, а хорошим специалистом и получать серьёзные деньги…

Только мама не учла, что моя справка об инвалидности не просто розовая бумажка, а свидетельство о плохом здоровье. Об очень плохом здоровье. А я знала. К восемнадцати годам я прекрасно понимала, что чтобы дожить до вечера и сделать необходимое количество дел, я должна, во-первых, планировать в три раза меньше, нежели здоровый человек, а во-вторых, делать это медленно, растягивая процесс и экономя силы. Это моя мама бегала в магазин каждый день после работы, и у неё ещё оставались силы на домашние дела. Я же после школы могла либо сходить в магазин, и тогда у меня не оставалось сил ни на уроки, ни на элементарную помощь по дому, ни на просмотр телевизора; либо я могла сесть за уроки и выслушать нотации по поводу лени. Был ещё вариант — пошуршать по хозяйству, но тогда ни уроки ни шли, ни до магазина я уже не могла доползти.

Я знала, что мне не будет по силам вставать за два часа до начала пар, потому что институт был не в четырёх остановках, а в полутора часах езды. Я знала, что даже полчаса дороги вымотают меня так, что мир будет плыть перед глазами, язык сбиваться со слов, и уже на второй паре я не буду, не то что понимать преподавателя, я слышать его не буду. И даже простое «посидеть пятнадцать минут и отдохнуть» для меня не будет иметь смысла.

Я с ужасом представляла, что после института мне надо будет идти работать. И не с восьми до двух, как в школе, — а до шести. И что нельзя будет поспать на задней парте, отрешившись от реальности, а надо будет серьёзно выполнять свои обязанности.

И я отказалась.

Мне тридцать пять. Я совершенно неуспешный человек — у меня нет квартиры, нет машины и хорошей зарплаты. Я живу на пенсию и аренду с квартиры умершей бабушки. Я тщательно высчитываю каждую копейку своего бюджета, одеваюсь в секонд-хенде и на китайском рынке. У меня нет плазменного телевизора, старенький ноутбук уже давно просится на свалку, стиральная машина — одна из самых дешёвых. У меня нет мужа, нет детей.

И мне хорошо. Мне до одури прекрасно. Прекрасно, что я могу проснуться не по будильнику, могу не пытаться полчаса оторваться от подушки. Мне не нужно никуда ползти по заснеженной улице в потёмках, выполнять никому не нужную деятельность и, измотавшись, тащиться домой.

Мне глубоко фиолетово на «активный отдых» — я человек города. Я не люблю природу — природа для меня не «прекрасный лес, запахи и серебряная речка», а комары, аллергия на траву, жара, давление, грязь и невозможность расслабиться. А по прибытии домой — стирка грязной одежды.

Я не езжу по гипермаркетам, забивая тележки продуктами. Во-первых, все они далеко, во-вторых, я много не подниму. Раз в неделю я посещаю магазинчик за углом, где могу купить всё необходимое, и раз в полгода выделяю два дня для похода на рынок за износившимся бельём или одеждой.

У меня минимум вещей — как мебели, так и одежды. Всё тщательно подобрано, чтобы требовало минимальных усилий при уборке. Нет мягкой мебели, ковров. Старенький пылесос включается раз в неделю, чтобы собрать пыль по углам.

Да, я нищий инвалид, не добившийся ничего в жизни — ни в карьере, ни в «исполнении предназначения женщины». Но я не хочу «рвать жилы» и гробить своё здоровье, которого и так совершенно немного, на то, чтобы соответствовать каким-то ожиданиям и требованиям. Я не хочу быть похожа на свою бабушку, которая имела похожие проблемы со здоровьем, но при этом действовала иначе. К пятидесяти годам она превратилась в желчную старуху, ненавидящую всё на свете, даже собственную дочь. Старуху, у которой не было в жизни ни единой радости — она с ненавистью готовила, с ненавистью убирала, вязала никому не нужные шарфы, с остервенением впихивая их мне и маме, разражаясь руганью и проклятиями на попытки возразить. Даже несчастному коту она выдавала порцию корма, сопровождая её брызгами слюны и парой пинков.

Не хочу!