Когда возможности ограничены

Милая тётя-почтальон, которой не дали помыть полы! Я понимаю, обидно, да. Но давайте посмотрим с другой стороны.

Вот вы носите пенсию тёте-инвалиду. У тёти-инвалида пенсия, как ваша зарплата. Замечательно. У тёти-инвалида может не быть детей, она может не учиться в другом городе, не жить на съёмной квартире и т. д. Вроде бы неплохо устроилась тётя-инвалид. Но вы хотя бы знаете, что такое инвалидность?

Инвалидность — это траты, потому что это вечная болезнь. А болезнь требует лекарств. И не просто лекарств — по пятьсот рублей за две недели, а потом всё замечательно, насморк прошёл, а очень дорогих лекарств. Представьте себе, что вы половину своей зарплаты отдаёте на то, чтобы просто жить. Нормально дышать, ходить, видеть, слышать. Или общаться с себе подобными — инвалидности бывают разными. И если вы можете урезать свой бюджет экономией — съехать в квартиру поменьше, пересмотреть рацион, то инвалид этого сделать не может. Почему? А представьте себе, что вы должны выбрать, потратиться в этом месяце или опять жить с болями в суставах, которые не позволят подняться с постели, взять в руки ложку, расчёску… А через месяц без лекарств изменения станут необратимыми, и уже ничего не поможет…

Или же вы должны выбирать между тратами и возможностью видеть. Просто видеть — даже не шрифт в газете, а фигуры людей, силуэты машин, тропинку к дому, наконец. И эти траты вам не дают стопроцентной работоспособности. Это не так, что вы выпили нужные лекарства — и побежали зайчиком, зрение как у орла и здоровье как у быка.

Инвалидов не зря называют людьми «с ограниченными возможностями». Потому что инвалид даже после всех приёмов лекарств и использования всей реабилитационной техники не может сравниться со здоровым человеком в разнообразии возможностей. Да, в чём-то может… но не во всём. И для этой тёти-инвалида, возможно, работа — единственно доступная по её возможностям. Она бы и рада делать что-то большее — учиться, заниматься карьерой… но не может. Просто не может.

Знаете, очень больно и обидно, когда другие мои ровесники могут работать по 10 часов в день, а для меня потолок — 5. Иначе я просто слягу, и надолго. А ещё потрачу на лекарства не то чтобы всю зарплату с пенсией, а полторы таких суммы. Очень обидно, когда тёти и дяди без инвалидности берут подработку, а я не могу, потому что см. выше. Очень обидно, когда кто-то делает что-то быстро, а я буду медленно и аккуратно вести мышку к нужному значку на компьютере и напряжённо вглядываться в электронный увеличитель — а туда ли я попала? А тёти и дяди без инвалидности ценятся как хорошие работники, потому что делают больше меня за счёт этого, а я не могу. Не потому, что не умею, а потому, что не успеваю по времени. И не потому, что прокрастинирую, — я физически не способна двигать мышку быстрее, чем позволяют полуподвижные суставы и плохое зрение.

А если я не буду работать, то моей пенсии (с учётом лекарств и коммунальных услуг) хватит ровно на… два раза поесть в самой дешёвой забегаловке. И поэтому я работаю. На полставки, да. И эти полставки дают мне возможность есть не два раза в месяц, а шестьдесят. Пусть и иногда просто макароны. Хотя многие, когда узнают размер моей пенсии, просто не могут скрыть зависти — они за такие деньги работают полный рабочий день пять или даже шесть дней в неделю.

И делать я могу не всё. Я не смогу работать уборщицей, водителем, не смогу быть курьером, мне не подходит любая работа, где нужны физическая активность и хорошее зрение. А моя подруга не сможет пойти работать телефонным диспетчером, продавцом или в любую другую сферу, где нужно общаться с людьми, — она глухая. Ещё один знакомый может заниматься только неквалифицированным трудом — у него умственная отсталость. И нас таких много, увы.

Мы бы очень хотели вам, тётям и дядям без инвалидности, не мешать. Но не ругайтесь, что мы отбираем у вас масло с хлеба. Для нас это может быть просто куском хлеба.