Мера должна быть во всём

Тут советуют прямо просить о сочувствии и заботе. Правильно советуют, но позвольте дополнить: прося, знайте меру и будьте готовы иногда слышать такое же прямое «нет». Сейчас расскажу почему.

Моя бабушка с юных лет усвоила, что все вокруг толстокожие чурбаны, и всегда прямо говорила, что её не устраивает и что окружающие должны делать, чтобы облегчить ей жизнь. Довольно быстро эта хрупкая, нежная и трепетная женщина стала домашним тираном.

Когда моя мама была подростком, бабушка крала её дневники (не школьные, а личные, содержащие все девичьи тайны и спрятанные под подушку или в шкаф), а потом устраивала показательные скандалы на тему «да как ты можешь так думать, я теперь не могу уснуть, раз ты обиделась из-за такой мелочи». Мы все были подростками и знаем, как могут ранить «мелочи», но бабушка, видимо, вылупилась сразу старой брюзгой и впадала в истерику, встретив со стороны дочери малейшее непонимание.

Когда я была подростком, я знала, что домой нужно вернуться строго после школы. Не потому, что меня могут ограбить и изнасиловать в тёмной подворотне, а потому, что бабушка будет волноваться, а когда (не если, а когда!) на меня всё-таки нападут, её бедное сердце может не выдержать. Всё это говорилось много раз с дрожащими губами и пузырьком успокоительного в руках.

Когда я выбиралась на встречи с друзьями, бабушка требовала оставить адрес и телефон места, куда я иду. Эта нормальная, в сущности, просьба (мобильников-то не было) обставлялась как в театре. Подробно объяснялось, как она будет волноваться, как трудно ей не знать, где мы и с кем, как тяжело ей, такой заботливой, жить среди нас, бессердечных тварей. Конечно, в разгар веселья она звонила узнать, как там «её девочка», и если в 11 лет «девочка» с этим мирилась, то в 14 я просто перестала говорить, куда иду. Всё равно будут слёзы и мольбы «быть чутче», так какая разница?

В 14 лет я рассталась с единственной подругой, она меня очень обидела, было невыносимо тяжело. Скрыть это было невозможно, бабушка пришла с вопросами, я не выдержала и разревелась ей в подол. Вы в жизни не угадаете, как она меня «утешила». Стала рассказывать, что люди вокруг такие бессердечные, не то что она, она бы так никогда не поступила, ей больно даже смотреть на мои страдания… Через минуту она разревелась сама, пошла за каплями, и утешать пришлось уже ей. Сорок минут она, сморкаясь в платок, говорила о своих чувствах. Но причём тут я? Мне она не дала не то что выговориться, вообще проговорить дольше минуты. Поступок подруги давно забылся, дружбу мы восстановили, а бабушку, перебившую меня на полуслове, помню до сих пор.

Прошло 20 лет. На бабушкины просьбы и жалобы уже никто не реагирует. Попытки поговорить и объяснить, что если все вокруг бабушки живут «неправильно», то дело, скорее всего, в самой бабушке, заканчивались слезами и запахом валокордина.

Мы задолбались. Мы живём с постоянной оглядкой. Придумываем легенды о сданных экзаменах, верных друзьях, лёгких родах, здоровых детях. Не жалуемся, не откровенничаем, «держим лицо». Договариваемся, кто что и о чём врал, чтобы не подставить друг друга.

Каждые пять лет она подозревает у себя страшную болезнь. Каждый месяц она звонит и спрашивает, точно ли у нас не случилось ничего плохого, и просит ничего от неё не скрывать, а то она волнуется. Раз в три месяца она устраивает деду скандал с трёхдневным бойкотом за то, что он вышел за хлебом и не взял с собой телефон, а она за 15 минут чуть не сошла с ума, представляя, как под дверью его хватил инфаркт, но все думают, что он пьян, и обходят стороной. Тут бы похвалить бабушку за предусмотрительность, но… не хвалим. Деду искренне сочувствуем.

Недавно ей понадобилось пройти очень специфическое медицинское обследование в связи с подозрением на онкологию. Самое время волноваться, не спать ночами, держать бабушку за руку и всячески поддерживать. Накануне обследования мы собрались всей семьёй. И, знаете, сочувствия и жалости не ощущал никто. Бабушка сидела в комнате одна и пила валокордин, а мы спокойно обсуждали варианты дальнейших действий: кто будет ухаживать, на чьи деньги будем лечить, если диагноз подтвердится. Нам было грустно, мы надеялись, что всё обойдётся, и с облегчением выдохнули, когда диагноз не подтвердился, но волнения, переживаний не было вообще. Как будто мы обсуждали ремонт автомобиля. Ужасно писать об этом, но мы настолько задолбались годами слышать бесконечное «мне плохо, я волнуюсь, побудьте со мной, пожалейте меня», что в этой первой по-настоящему серьёзной ситуации у нас просто не хватило сил сопереживать и поддерживать. Они были исчерпаны много лет назад.

Иногда, если человеку кажется, что ему годами не дают столько внимания и заботы, сколько ему нужно, дело может быть не в слепоте окружающих, а в неуёмном аппетите. Редко, но бывает. Мораль такая: учитесь не только говорить о своих проблемах, но и слышать того, кто говорит о своих проблемах вам.