Следов и волокон не обнаружено

Я ушёл на пенсию из-за женского топика. Оранжевый такой топик, 46-го размера, 65% полиэстер, 32% вискоза, 3% эластан, турецкого пошива. Не ахти какой топик, качество вискозного волокна сильно ниже среднего. К этому топику прилагались ещё белые хлопчатобумажные шорты и х/б трусики. Одежда жертвы изнасилования.

Конечно, мне никто об этом не говорил, но догадаться по поставленным вопросам — элементарно. Есть список вопросов — я даю список ответов. А вот дальше началось…

Мои ответы по поводу топика не устроили следователя и адвоката потерпевшей.

— Ты понимаешь, есть заключение судмедэксперта, она была изнасилована, а ты только усложняешь дело. Давай ты напишешь, что установить невозможно!

Это выдержка из беседы со следователем.

— Ваша мужская солидарность здесь неуместна и преступнику не поможет. Ваши компетентность и беспристрастность будут поставлены под вопрос.

Это адвокат потерпевшей.

— Это он? Мужчина, стойте, я вам говорю! Вы понимаете, что творите? Если вашу дочь изнасилуют, а потом такой, как вы, будет отмазывать преступника? Вы — человек в погонах, вы должны не защищать, а разоблачать!

Это мать потерпевшей.

С показаниями потерпевшей я не знаком, поэтому мог только догадываться, чем не понравился мой вывод о том, что топик не имеет существенных повреждений волокон и не мог быть снят физической силой. Его либо не снимали, либо снимали достаточно аккуратно. Дрянь вискоза, поползла бы однозначно.

— То есть он её не насиловал? — адвокат обвиняемого смотрит на меня поверх очков. Эйнштейновские усы расползаются над улыбкой.

— Нет, если вы говорите А, то должны сказать и Б! — адвокат уцепился за меня, как будто мои показания смогут перевесить заключение судмедэксперта.

— А зачем вы тогда вообще делали экспертизу?! — теряет терпение и уходит.

Вам интересно, как всё было на самом деле? Или просто давайте сразу закроем парня на N лет. Топик он не срывал однозначно, повреждения на трусиках — «неустановленного происхождения» (я бы сказал, что разорвали их не на теле, но не факт), а вот шорты — классическая картина. Есть ещё результаты судмедэкспертизы, так что в невиновность парня я не верю. Но девушка лжёт, и почему бы не заняться этим? Не всё чисто чёрное и белое, есть нюансы, которые могли бы на что-то повлиять.

Я поступил на службу в 1990 году, ещё в милицию другого государства. Мне, тогда зелёному лейтенанту, принесли нож и милицейскую форму, основательно пропитанную кровью.

— Проверь этот ножик и подпиши, — авторитетно сказал мне старший товарищ.

Я честно, с энтузиазмом новичка занимался этим ножом. Вроде подходит, а если надеть форму на манекен, то вроде и не очень.

— Слушай, что ты роешь где не надо? Вор-рецидивист сымитировал, что ему плохо, постовой наклонился, и тот его пырнул! Тебе рецидивиста жалко? Ты товарища своего пожалей! Ребят из розыска пожалей, которые этот нож нашли, Стёпу пожалей, который «пальчики» ухитрился с него снять! — начальник группы отчитал меня по полной.

Я подписал.

— Вот это ты молодец! Расстреляли его по 191 прим 2! — хлопнул меня старший по плечу через полгода. Мы оба знали, о чем идёт речь.

Вора мне не жалко. Но всё же, если попробовать себя в детективном жанре, то есть вопросы. Почему вор со стажем не стёр отпечатки? Почему на ноже не осталось крови? Почему разрез на одежде был заметно больше ожидаемого? Где, наконец, пистолет постового? И почему криминалистическая, а не медицинская экспертиза?

На меня банально надавили авторитетом. Теперь я сам на кого хочешь надавлю. Хотя бы и на эту девушку-следователя. Да, она мне «тыкает», но между нами пропасть в три звания и 22 года службы, так что…

Парню дали три года. Выбросили часть показаний девушки, какого-то свидетеля. Что, как, почему — никто не разбирался, никому не интересно. «Палка» розыску, «палка» мне, «палка» следователю, «палка» судье, посаженный насильник.

— У меня тридцать дел в разработке! Не буду я возиться с каждым! — истерит следователь в ответ на моё замечание.

— Ладно, вот выяснили бы мы, что они там уединились, целовались, она позволила начать себя раздевать, а потом дала задний ход. Что бы поменялось? Даже в этом случае это изнасилование! — проводит со мной воспитательную беседу замначальника ЭКЦ по жалобе из отдела. — А если бы суд разрешил пересмотреть выводы медэксперта? На сколько бы всё затянулось?

Замначальника — 30 лет. Молодой, спортивный, пробивной. «Порешать вопросы» — это к нему. Гордится, что под его руководством резко выросли показатели. Он умный, быстро соображает, эрудирован. Я ему не нужен — старый тормоз.

И вот тут я подумал. А зачем, правда, всё это? Зачем мне все приборы, реактивы, справочники? Мне всего-то нужен письменный стол, чтобы подписать всё и «толкушку» долбануть. Для этого сгодится любой, поэтому — пенсия!

Отношение к экспертизе сейчас процессуально-потребительское. Должна быть бумажка — выдайте мне её. Результат и работа никого не интересуют. И уж никто не хочет сопоставлять результат с другими доказательствами. Раньше это были единичные случаи, сейчас — почти всегда.

— Если запахнет жареным, просто «не узнаю» свою подпись! — «учит» меня более молодой коллега, «проводящий экспертизы» за пять-семь минут.

---

У меня есть министерская благодарность. «За катышки от олимпийки», как я ее называю. Четыре найденных катышка, пять часов возни — и опер радостно трясёт мне руку. После этих катышков подозреваемый признался, что был знаком с хозяином дома, и потянулась ниточка ко всем членам шайки грабителей. А можно было просто написать: «Следов и волокон не обнаружено».