Ничего особенного

Ближе к полуночи иду домой с дружеских посиделок по случаю знаменательной даты. Во дворе, который в лучших московских традициях освещается только лампами у подъезда, через одну битыми, на меня нападает некто, а точнее, нечто: таких людьми при всём желании не назовешь. Ограбление, избиение, попытка изнасилования… Спасибо рукопашке, не удалось меня ни вырубить, ни придушить, хотя досталось мне ой как прилично (30 кг разницы — это вам не ровню на лопатки положить). Оказалось, что главное — только впереди.

Выяснилось, что если в тот же день и час не вызвать «скорую», то пациент в травмпункт должен добираться своими силами. С сотрясением мозга, то есть тошнотой и головокружением, ага. Иду — точнее, меня почти тащит на себе мама. Пришли в больницу в квартале от дома, где раньше была травматология. Оказывается, теперь она отдельно. Дают адрес — два квартала от дома, но в другую сторону. Переход через две сплошные, 200 метров до остановки, трясучий троллейбус, ещё метров 300 от остановки.

Врачи констатируют повреждения, спрашивают: мол, а нужна вам как-её-там-выписка, будете в полицию подавать? Я про себя думаю: на кой мне это сдалось? От нашей мили-полиции толку, как от козла молока. Отказываюсь. Выписывают направления к окулисту и невропатологу в поликлиннику. Мол, сходите, сотрясение зафиксируют только там, тут только ушибы-трещины-переломы.

Иду домой отлёживаться. Ближайшие дня три мне вообще не до чего: голова в гематомах, рёбра и пальцы в трещинах, несколько зубов выбито, под глазами отёки. Ни сидеть, ни лежать, ни есть, ни спать не можешь, а многочасовые походы в таком состоянии по улице меня окончательно добили.

Денёк так на третий друзья меня всё-таки уговорили подать заявление. Даже со мной пошли в отделение. Рассказ записали и подписали — кроме той его части, где я толсто так намекнула, что существо это шло со стороны их отделения и явно имело спецподготовку — уж простите, при всём желании не могу перепутать стиль, которым сама занималась энное количество лет. Но что слушать глупую женщину: «Вы же сами провоцируете». Колкое замечание подруги, с которой мы в день нападения виделись, что я была одета в пальто и джинсы, и вообще меня в юбке хрен увидишь, было также проигнорировано.

Дали распечатку. Проверяю текст — под таким количеством грамматических ошибок я расписаться, пардон, не могу. Попросили ту самую выписку из травмпункта, то есть его опять надо навестить. А ещё съездить в центральное отделение на фоторобот, прийти через пару дней к другому следователю повторить запись рассказа, снова проверить заявление на грамматические ошибки, ещё через пару дней принести упаковку от украденного мобильника. К слову, мобильник был совершенно новый, коробочка свеженькая, все номера (те самые, по которым аппарат в считанные часы вычисляется) указаны. Но, видимо, все сотрудники были заняты разгоном демонстраций: упаковка превратилась в мёртвый груз.

В центральном ОВД был День милиции. Далее можно не продолжать. Мне упорно показывали криминальных авторитетов, хотя моя память на лица и ранее острое зрение вполне позволили запомнить и черты, и комплекцию. Конечно, ведь цвет куртки и форма ботинок намного важнее.

В травмпункте выяснилось, что мой полис в связи с недавней сменой ФИО недействителен, и мне надо заплатить за повторный осмотр. И денег-то вроде немного, а вот сидеть под дверью кассы два часа. Правильно, у больных ведь нет других дел.

Когда я через неделю всё же пришла к невропатологу, увидела очередь из боевых бабок. Разговор был очень жарким, и где-то через часик, так как у меня не было возможности кидаться бандерлогом на снующую туда-сюда медсестру, я удостоилась внимания врача, который мне, конечно же, сказал, что сотрясение зафиксировать уже нельзя. Посмотрев на похожую очередь к окулисту, я просто пошла домой.

Больничного мне выдали 7 дней. Спасибо, мне этого, конечно же, хватило. На восьмой день я вышла на работу. Надо ли говорить, что большинство сослуживцев — дамы за сорок, и что тоналка и тёмные очки не сильно помогали, а посмотреть на такое сбежались даже те, кто меня видел два раза в жизни? Что мне были рассказаны все случаи драк и разборок моих сослуживиц, а также их знакомых, родственников, дальних родственников, родственников знакомых и даже их собак, причем в 99% случаев люди сами нарвались? Тут же на девять часов (я же пропустила! аврал! горим-горим!) посадили за компьютер. Стоило на пять минут отвлечься на бумаги, менее травмирующие взор, как у начальницы началась практически истерика. Спасибо, моя дорогая Иринушка. Век тебя не забуду.

Через месяц дело передали другому следователю. Первый вопрос девушки, очень занятой своей личной жизнью: «А что вы хотите?» — это на пояснение, что такая-то такая-то по делу такому-то. Снова записала мой рассказ, дала прочитать. Снова я исправила ошибки. Собственно, после этой истории у меня сложилось подозрение, что в полицию принимают исключительно тех, кто в школе по русскому имел не больше трояка. А вроде идеальной грамотностью не отличаюсь…

Больше в поликлиннику я не ходила. Платные кабинеты, платные медицинские центры. Естественно, никаких больничных. Естественно, у них тоже рабочий день до 18–19, а ещё доехать надо. Каждый раз, когда я уходила пораньше, говорила: мол, к зубному, к невропатологу и так далее. Указанный объём работ даже перевыполняла. Кстати, по вечерам я ещё учусь в институте.

Спустя полгода такой жизни я не выдержала и слегла на пару недель — естественно, без больничного. Ещё через пару месяцев услышала, что увольнялась бы я сама — за это время моя красавица-начальница меня попросту подсидела. И было с чего: я без конца латала её косяки, не могла скрыть своего скептического отношения к её откровенной безграмотности, помноженной на желание мне указывать, а ещё не была с начальством на короткой ноге. Она же, как выяснилось, все полгода старательно капала директору на мозги, что я постоянно огрызаюсь, ничего не хочу делать и вообще неграмотна и бездарна.

И знаете, что самое печальное в этой истории? То, что ровным счётом ничего особенного в ней нет. Вот сколько ни пытаюсь, не могу заставить себя удивиться ни кривости системы здравоохранения, ни покрывательству ментов, ни темноте дворов, ни подлости начальницы, ни зазнайству директора, ни низости тех из сослуживиц, кто откровенно улыбался мне в лицо, хотя я сроду никому палки в колеса не вставляла. Видимо, весь мир заточен под сволочей. Посему от всего сердца желаю всем, кто таковой сволочью обрисовался, как-нибудь изящно покалечиться, а до кучи ещё ослепнуть, и чтобы с ним (с ней) обращались так же, как они со мной: повышая голос, заставляя пахать в две смены и обвиняя в случившемся их самих. И побыстрее, пожалуйста.