Как будто что-то плохое

Задолбали люди, агрессивно реагирующие на чужие попытки сделать свою жизнь комфортной. Нет, не за счёт тех самых людей, в этом случае всё было бы как раз понятно. Тех, о ком я говорю, просто раздражает чужое нежелание «сидеть в болоте и не квакать».

Уже почти бывшая работа. На момент моего трудоустройства отдел сидел в бывшей серверной без окон, но начальник говорил, что это временно и максимум к осени мы переедем в просторное проветриваемое помещение. «К осени» несколько затянулось (лично я этой осени прождала чуть больше двух лет). Отдел по-прежнему ютится в серверной. Дышать нечем, от отсутствия дневного света едет крыша, площадь, приходящаяся на каждого, примерно равна размеру туалета в малогабаритной хрущёвке…

Пресловутая трудовая комиссия приходила к нам несколько раз. Входя в кабинет, инспектор вздыхал: «Как вы, бедные, тут сидите», но в бумагах писал, что всё соответствует нормам. После первого обморока от духоты я не выдержала и написала заявление по собственному. Начальник повздыхал, но отнёсся с пониманием, зато сразу двое коллег обозвали меня ренегаткой и попеняли на желание жить с комфортом (как будто это что-то плохое) и нежелание преодолевать трудности в надежде на светлое будущее. Мне осталось доработать несколько дней, а я уже ну очень задолбалась слушать нытьё этих прекрасных людей о том, как им душно, темно и неудобно вперемешку с обвинениями в предательстве в мой адрес.

Быт. У меня очень чувствительная кожа на руках, которая шелушится от контакта с любой бытовой химией, а чистоту дома я очень люблю. Простейший выход из ситуации — делать всё в перчатках и постоянно мазаться кремом, это решает большую часть проблем, однако куче людей мои перчатки, как оказалось, словно ножом по сердцу. Стоит о них упомянуть хоть в каком-нибудь контексте — от «надо в хозяйственный зайти за перчатками» до «мне эта швабра не понравилась, её в перчатках держать неудобно» — сразу оказывается, что я лентяйка-белоручка (была уверена, что лентяйка — та, которая ничего не делает, а не та, которая делает так, чтоб не угробить при этом руки, но им, конечно, виднее).

Самое смешное, что запевалой в этом хоре является моя мама. Особенности кожи у нас в семье наследственные, и она, сколько я помню, переживает, что маникюр приличный не сделать, один раз вымоешь тарелку — и руки, как у крепостной крестьянки, стирающей зимой в проруби. Отчего-то вспоминается анекдот про подметание армейского плаца связкой ломов, хотя никто из моих оппонентов погонов на плечах вроде как не имеет.

Человеческие отношения. Я не общаюсь с родным братом после одной нехорошей истории с дележом наследства. Уже лет семь или восемь я знаю только то, что он, наверное, жив (если бы умер, родители бы мне сказали). И даже близкие люди, которые знают, почему именно мы не общаемся — сами помогали мне искать юристов и были свидетелями на суде — нет-нет да и начнут проповедовать, что надо же общаться, потому что «это же брат, не по-людски это»!

Признают, что он повёл себя, мягко говоря, нехорошо и сами бы они с таким человеком ни за что на одном гектаре не приземлились, но по-прежнему уверены, что я должна с ним общаться, потому что это же родной человек и «нельзя же так» (кто сказал, что нельзя, кстати?).