Поеду, братцы, сам на бал: меня начальник…

Главноредакторствовал в парламентской газетке тиражом в две тысячи экземпляров. Стал главредом потому, что предыдущий, по мнению учредителей (местного заксобрания), не справлялся со своими обязанностями, как-то: тираж не растёт вот уже два года, газета в долгах по зарплате, рекламы нет, штат раздут, склочничает на внутренних собраниях, и вообще газета стала неинтересной. Вывод: старого редактора надо убрать и поставить другого, желательно помоложе, чтобы свежие и идеи и всё такое.

Попав на должность, поначалу я попытался сократить штат. При двух тысячах тиража зачем арендовать пять кабинетов, пять номеров телефонов, держать на работе кассира, бухгалтера и главбуха одновременно, а равно к этому — ответсека, двух корректоров и трёх верстальщиков при 12 полосах формата А3? Поднялся хай. Объяснял на пальцах: не тянем мы такой штат. Фиг: никто не хотел сокращаться и увольняться. Вмешались учредители, к которым самые активные бездельники помчались жаловаться. Вызвал председатель заксобрания, говорит: ты, дескать, молодой, ранний, поаккуратнее там с коллективом. Они — оплот газеты, оставь всех на местах, придумай что-нибудь другое. А кого, блин, оставлять-то? Главбуха-пенсионера, который 1С не знает в глаза и щёлкает счётами? Или кассира, который работает только два раза в месяц, выдавая аванс и зарплату, а в остальные дни только в носу ковыряет? Потом, правда, подсказали мне: все эти бездельники — родственники работников аппарата заксобрания. Их ли сокращать, переучивать, отправлять на курсы компьютерной грамотности, от них ли требовать своевременного прихода на работу? Подстава, блин.

Ладно, всех оставил, как требовали. Набрал рекламщиков, чтобы хоть какой-то финансовый поток найти. Рекламу потащили в газету, но случилась вторая подстава. Оказывается, запрещено брать рекламу у представителей оппозиционных партий. Типа, если генеральный директор предприятия, на которое мы вышли, справорос или, упаси господи, из КПРФ, то от учредителей запрет: не сметь! Ладно, дружим с ЕР. Но представители ЕР на рекламу не шли, ибо все они в нашем заксобрании числятся депутатами, и про них, оказывается, мы обязаны печатать бесплатно! Короче, превратили газету не в законодательный орган, а в рекламный буклет коммерческих достижений представителей местного парламента.

Регулярно влетало за тираж. Главный не понимал, отчего данные о подписке у нас такие смешные, а общий тираж — две тысячи. То, что розница входит в общий тираж, до главного на доходило, и он орал на меня за «дутый тираж» и «очковтирательство». Всё просто: читать это говно никто не хотел. А как читать то, где критика всего и вся под запретом? Разрешено было писать только позитивно: вот очередной садик в городе открыт, ура! Кондукторы улыбаются, чиновники — самые классные, урожаи — высоченные, депутаты — душки. И коррупцию-то мы победили, в стране и в области существует только одна партия, и она — самая лучшая!

Жалею предыдущего редактора, который через это проходил. В день выхода газеты его вызывали на ковёр к главному и прессовали: почему в газете опять было упоминание оппозиционной партии, почему фотка главного опять такая некачественная? «У шефа на ней опять виден второй подбородок! Ведь сказано было, чтобы такого больше не было, тупица!»

Последней соломинкой, сломавшей хребет моего главноредакторствования, стала публичная порка на заксобрании, где я услышал о том, что как главред я — ноль без палочки: и тираж-то не растёт, и рекламы-то нет, и газета неинтересная, и зарплату я не повышаю своим работникам. За годы моей работы пришлось штат ещё больше увеличить: из заксобрания было «порекомендовано» трудоустроить двух «очень хороших девушек». Какое уж там «оптимизировать»…

Постановили так: либо я, бездарь этакий, тираж подымаю до пять тысяч в ближайший же месяц и на рекламе делаю за указанный период не меньше сотни, либо валю на все четыре стороны как не оправдавший надежд. Как в сказке про Золушку: вот как отделишь пшено от гречихи, как помоешь весь дом и выгладишь всё белье, так и можешь отправляться на бал.

Я плюнул. Ушёл сам. Не каюсь.