В 20 лет я решил cделать мир лучше и пошёл работать в милицию. За три года борьбы с системой и попыток помогать людям (хотя некоторые из них оканчивались успехом) я устал. Устал настолько, что практически сдался и уволился. Трудовую книжку я даже не стал забирать, хотя стаж в 4,5 года (год за полтора) — не три дня и даже не месяц. Было и так понятно, что такими записями в трудовой далеко не все будут довольны — не объяснишь же, что ты был честным милиционером, а не «мусором».
Интересное дело: парень в 23 года, четыре года как окончивший техникум, работавший в нескольких местах неофициально, ни у одного работодателя не вызвал неприязни или подозрений. Мне отказали только в одном месте: профиль был слишком далёк от моего образования. От остальных предложений мне пришлось отказываться самому.
Позже, в 26 лет, я решил сменить работу. История повторилась — всем было наплевать, почему у меня стаж идёт с 23 лет. Ради интереса одному работодателю я рассказал, что до этого работал в нашей доблестной. Эффект был потрясающий: заместитель генерального директора, что меня интервьюировал, очень сильно изменился в лице. Было видно, сколько сил ему потребовалось, чтобы вежливо мне отказать.
Волчий билет, говорите? А не пробовали просто не брать на собеседование трудовую книжку?
Выпил. Пригрело. Уснул на лавочке. Просыпаюсь — трясут. Милиция. Двое. Довольные. «Отдыхаешь?» — спрашивают. С таким цинизмом, знаете, с затаённой радостью. Интересуются, типа. Я им говорю: шёл с работы, устал, прилёг. «Дыхните. О-о, да вы пьяны, уважаемый. А пройдёмте-ка». Эх, знали б вы, как я ненавижу это вот приторное «пройдёмте-ка»! Встал, последний раз посмотрел на чистое небо, вздохнул. Мол, ведите.
В отделении лейтенант уходит куда-то, сержант остаётся охранять. Ходит вокруг да около. Втягивает носом затхлый воздух. Задаёт наводящие вопросы, углубляется в философию. «Ты, — говорит, — зачем вот пьёшь? Дома жена, дети. Как тебе не стыдно? А как же гражданская позиция?» Я, в свою очередь, вежливо улыбаюсь, но бровями показываю, что лишних денег на благотворительность у меня никогда не было и сейчас нет.
Возвращается лейтенант. Сержант радуется и переходит к активным действиям: «Я, — говорит он, показывая в мою сторону, — этого типа давно уже знаю. Он все время пьёт и дебоширит. Известная личность!» А летёха то ли не понимает, то ли просто в хорошем настроении: «А я не помню. Ни с кем его не путаешь?» Сержант обижается: «Да ты на рожу его глянь! Все время тут околачивается! Не первый у нас раз гостит!» Лейтенант опять свое: «Убей — не помню».
Сержанта осеняет. Он строевым шагом подходит ко мне и, воздевая палец к потолку, приказывает: «А ну-ка, задери штанину! Ага! Чёрные носки! Я узнал их! Точно такие же носки были! Именно такие же!» Я не выдерживаю и начинаю дерзить: «Могу снять и отдать на экспертизу». — «Не прикидывайся! — сержант делает злое лицо. — Ты сразу понял, что я твои носки узнал!» Лейтенант полминуты размышляет, затем вздыхает и говорит мне: «Вали уже давай».
Я ухожу. За спиной ругань. Кто кого материт, непонятно.
Городок в провинции. Слегка быдловатые молодые люди любят проводить время, куря и употребляя слабоалкогольное пойло в подъездах многоэтажек. Не так давно этому вроде бы положили край: везде установили домофоны. Но не таково подрастающее поколение, чтобы отказываться от милых сердцу привычек!
Как же задолбали малолетние недоумки, искренне считающие, что за полночь любой жилец с радостью отворит подъездные двери, если сказать в домофон: «Откройте, полиция!» Вы не первые такие «умные». Научитесь отвечать хотя бы на автоматически выданный вопрос старого солдата: «Фамилия, имя, воинское звание?», а не тупо сопите в микрофон. Подобных простых вопросов, на которые легко и естественно ответит любой настоящий полицейский, весьма много.
Несколько лет назад в Красноярске на стоянке возле одного торгового центра пристрелили человека за пару дней до Нового года, часов в семь вечера. Представляете себе количество возможных свидетелей? Но почему-то так вышло, что убийц никто не видел, а видеокамеры на стенах ТЦ оказались муляжом, пугалом для непосвящённых. Люди в панике, полиция от комментариев воздерживается, никто ничего не знает, одни только слухи. Я в то время работал в новостях и вместе с остальными горожанами удивлялся и возмущался, почему же органы молчат, ничего не объясняют? Так они не работают! Позор им!
Всё стало понятно через полтора года, когда все наши городские СМИ поехали на пресс-конференцию в прокуратуру. Оказывается, полиция несколько лет следила за одной преступной группировкой, и это убийство было внутренней разборкой банды. Несколько предыдущих убийств, которые полиция так же оставила без комментариев — дело рук тех же негодяев. Полиция всё знала, только поймать всех бандитов так, чтобы грамотно предъявить обвинение, было ой как сложно. Потому и приходилось следить и молчать. В итоге всю банду взяли в разных уголках страны с интервалом в две минуты, чтобы злодеи не успели предупредить своих подельников.
К чему я всё это? Появилось много новостей, что в Кемерове работает маньяк-убийца, который снимает с людей скальпы, отрезает уши, выкалывает глаза. Число жертв фантазия людей докрутила до сорока человек, а полиция от комментариев воздерживается. Паника!
Успокойтесь. Если полиция ничего не объясняет, значит, пока ещё рано. Вдруг убежит, спрячется, а ведь его надо поймать, да ещё доказать, что это именно он такой нехороший — или они? И поймают ведь, и докажут! А будете болтать лишнее — только испортите всю работу.
И напоследок совет тому маньяку — вдруг он читает? Лучше быстрее иди в ближайшее отделение полиции и сдавайся сам, а не то жизнь после суда будет очень тяжёлой.
В соседней квартире пьянка докатилась до рукоприкладства: слышны удары об стену, дверь и окна. Хочу спать, но не дают крики: «Я тебя убью, сука!» Дабы угомонить милейших людей, звоню в полицию.
— Полиция слушает, ожидайте.
Жду пять минут.
— Полиция, чё у вас там? — Звоню с адреса такого-то. Соседи сильно шумят, похоже, что скоро поубивают друг друга. — Они у вас в квартире, чё ли, шумят? — Нет, они у себя шумят, но я реально за них переживаю. — Они вас попросили, чё ли, в полицию позвонить? — Никто меня не просил. Я просто хочу предотвратить преступление (читай: нормально поспать перед понедельником).
Тишина.
— Так они не у вас? — Нет! — Тада чё вы звоните? Вас же не трогают. — Но они ж поубивают друг друга… — Все пэпээсники заняты. Как поубивают — звоните в скорую. Ваш звонок записан.
Четыре года назад я увидел в парке, как трое отморозков «растягивают» в кустах девчонку лет пятнадцати. Я шёл из гаража с молотком — шкаф собрать надо было дома. В общем, при помощи молотка, пинков берцами и русского народного языка девчонку я отбил.
Разбирательства и суды длились полгода. Судили меня. Девчонка красовалась с новенькими ноутбуком и коммуникатором. Оказалось, она с «друзьями» дурачилась, а я, почему-то бухой в зюзю, налетел и всех запинал почему-то топором. Итог — условный, но срок.
Мент (с большой буквы «М», суровый дядька-профи), который вёл дело, тогда сказал: «Ты — мужик. Я уже знаю, как тебя спасать. Но вот и ты знай: в следующий раз, если это не твоя сестра, невеста или мать, просто набери 102, не ломай себе жизнь».
Я человек очень спокойный и уравновешенный. Я не люблю конфликтовать, считаю, что все разногласия можно решить в ходе конструктивной беседы. Но одно слово меня бесит до истерики — настолько, что хочется выматериться и разбить говорящему о голову стул.
«Мусора».
Мои мама и папа — милиционеры. Точнее, были ими долгое время, потом ушли в другие места. С детства я знала, что милиционеры — умные, честные и порядочные люди, которые рискуют своими жизнями, чтобы мне спалось спокойно. И это всё не пустые слова: я знаю множество именно таких работников теперь уже полиции.
Никто из них ни разу не брал взятки. Принципиально. Потому что никакие взятки на собачьей работе с щенячьей зарплатой не помогут — там только за совесть работать можно.
Мой папа умер в 44 года из-за того, что получил серьёзное заболевание, спасая человеческие жизни. У вас сейчас повернётся язык сказать «поганый мусор»?
Разумеется, в милиции (как и в любой другой группе людей) попадаются подлые, лживые, неадекватные и просто нехорошие товарищи. Но ровно в той же концентрации, как и в любой случайной выборке, как и в любой профессии. Почему же никто не орёт: «Все менеджеры — пид@расы!» или «Все логисты — козлы!»?
В следующий раз услышу — не сдержу свой порыв и применю стул.
Июнь. Жара. Привокзальная площадь. Три остановочных павильона рядом. Два из них — с прозрачной крышей и без лавочек. Единственный павильон с лавочкой и тёмной крышей прочно занят. На лавке в спасительной тени расположилась группа маргиналов: лица обезображены алкоголем и прочими пороками; миазмы, источаемые телами, могут свалить с ног. Из ёмкости, упакованной в грязный непрозрачный чёрный пакет, люди наливают в пластиковый стаканчик неизвестную жидкость и по очереди её употребляют. Периодически мимо них, вяло шевеля ногами, проходит патруль из двух человек, одетых в серую форму.
В соседнем остановочном павильоне, где практически невозможно спрятаться от солнечных лучей, сползает по стенке немолодая женщина с варикозными ногами. Помогаю женщине подняться. «Нет-нет, ничего страшного… Сердце в порядке, похоже, перегрелась», — ясно, тепловой удар. Да и с её ногами стоять крайне тяжело.
Подхожу к группе на лавочке, прошу подвинуться. Натыкаюсь на стену, застывшую в их глазах. Такое впечатление, что они просто не знают человеческого языка. Пустые глаза смотрят мимо меня. Ни малейшей попытки совершить движение. Возвращаюсь к женщине и помогаю ей присесть на бетонное основание рекламного щита. На солнцепёке — а больше негде.
Мимо меня в очередной раз проходит пара в серой форме. Останавливаю. На просьбу убрать маргиналов из остановочного павильона отвечают, что нет оснований. Распитие? Ёмкость в пакете может быть и не спиртным. Ордера на обыск нет. Граждане просто сидят на лавке. Имеют право.
Подходит мой транспорт. Женщине нужен другой маршрут. Уезжая, вижу пластиковый стаканчик в грязных руках в затенённом павильоне. На солнцепёке на бетонном основании рекламного щита продолжает ожидать своего троллейбуса немолодая женщина с варикозными ногами.
Задолбали эти люди. Задолбали до апатии. Ничего не изменится — мы по-прежнему будем натыкаться на стену. Стену в глазах. Стену в душах. И только в глубине теплится огонёк надежды, что когда-нибудь общество перевернётся обратно с головы на ноги. Боюсь только, что очень нескоро.
bash.im
ithappens.ru
zadolba.li