Образование

Я учусь в лучшем вузе региона на гуманитарной специальности. И вообразите: не ради корочки, не от нечего делать и не потому, что обладаю бесповоротно гуманитарным складом ума, а ради знаний. А задолбало меня наше преподавание.

К четвёртому курсу я знаю всё о личной жизни наших преподавателей: как зовут дочку декана, куда в очередной раз уехал наш завкаф и сколько раз была в Италии его заместительница. Причём байки о последнем преподносятся как божественное откровение: конечно, она же посетила Венецианскую биеннале, и нам для дальнейшей учёбы обязательно пригодится её необычайно объективное мнение. А ещё нам всенепременно пригодится дурацкий научно-популярный фильм, записанный на видеокассету, который мы смотрим всю пару, ведь никто из нас не догадается посмотреть что-то подобное по государственному телеканалу или (упаси господи) скачать из интернета!

Другие — хуже. Некоторые преподы уверены, что собравшиеся — быдло в количестве полсотни человек, случайно перепутавшее аудиторию. Их обязательно надо запугать ритуальными танцами и картинным выпучиванием глаз. И вот преподавательница скачет перед нами, размахивая руками, и вопрошает громовым голосом: «А вы хоть раз задумывались о том, кто вы на самом деле?» Не хватает только котла и парочки засушенных летучих мышей, а лучше психиатрического «газика» и смирительной рубашки.

Третьи уверены, что двадцатилетние студенты, треть из которых уже обзавелись семьями, — малые дети, и их нужно веселить шутками, прибаутками и играми для младшего школьного возраста. «А давайте нарисуем Левиафана!» Ага, сейчас, а ладошкой рисовать или пальцем? А можно я его из кукурузных хлопьев выложу? Некоторые преподаватели проводят в разудалых беседах всю пару, даже не отвлекаясь на то, чтобы вспомнить о своём предмете.

И все три вида преподавателей забывают о главной цели наших с ними тягостных встреч — образовании. Нас пытаются воспитать, просветить, увлечь, мотивировать; в общем, выполняют все дополнительные цели в ущерб главной — обучению. Я, чёрт побери, хочу учиться и хорошо знать тот предмет, который заявлен в расписании, а не что проходит в школе ваша дочка и какого невысокого вы обо мне мнения. Я о вас, скажу честно, тоже не самого лучшего.

Спасибо только тем адекватным преподавателем, которые у нас есть! Вы мой луч света в тёмном царстве Венецианских биеннале, мистических плясок и рисованных Левиафанов.

Задолбали интеллектуалы. Не те люди, которые много знают и умеют свои знания применять, а особый вид людей — «книжники поучающие».

Думаю, сами их встречали: обычно это человек с техническим дипломом, сидящий в свои 35-45 лет с едва законченной кандидатской диссертацией, заведомо бесперспективный работник, тем не менее, страшно гордящийся оной. И вечно повторяющий, что вот у него — Наука, а все гуманитарии только пудрят людям мозги.

В голове — энциклопедия. Он не только лучше всех знает, кто на самом деле виноват в Катынском расстреле 1940 года, но и подробно вам расскажет, почему это надо или не надо было сделать. Не смейте возражать — он изучал материал подробно, часами просиживая в библиотеке. Если у вас другие факты — отметёт, ибо профессор такой-то на них не сослался. Степень преклонения перед одними «светилами» у таких людей сопоставима со степенью метания грязи в других, которые «лжеучёные», ибо мыслят не по такой-то теории.

На копошащихся где-то внизу плебеев смотрит снисходительно: у него, как правило, дураки все, что правительство, что оппозиция. Только не вздумайте его спрашивать, что сделать было нужно: получите или лекцию на тему, как всё относительно в этом бренном мире, или идею хорошую в идеале, но заведомо невыполнимую. «Достаточно просто переделать природу человека». «Я за меритократию — власть достойных». Как и кто будет выбрать «достойных» — вопрос, который его «интересует мало».

Во время кризиса на работе или, упаси боже, в стране, когда сделать надо хотя бы что-нибудь, наш герой, мимоходом раскритиковав абсолютно все идеи решения проблемы, уходит в кусты и смотрит со стороны на «мелкую возню». Своих практических идей не предлагает. В случае успеха может внезапно «вспомнить», что предлагал нечто похожее ещё до кризиса, но его послушали поздно. В случае неудачи — подробно, досконально и с примерами объяснит, почему затея провалилась. Незаменимый человек!

Иные «умники» пытаются что-то делать. Лучше бы не трогали. Их книжные знания при отсутствии каких-либо практических навыков ничего не приносят.

Я недавно с удивлением узнал, что известный в сети носитель огромной бороды издавал «журнал для умных людей» с фактами из разных областей науки. Журнал просуществовал полтора года, потом закрылся — закончились деньги на раскрутку. Бородач в своём видеоблоге едва ли не со слезами на глазах рассказывал, что в современном мире современному правительству совсем-совсем не нужны умные люди.

Посмотрел я информацию о канувшем в Лету издании и офигел. Тираж журнала-новичка был 70 000 экземпляров. Глянцевых! Для сравнения — у гиганта «Форбс» на русском языке тираж 92 000. Вот сижу и думаю, как при таком тираже и бюджете я, на тот момент играющий в спортивную версию «Что? Где? Когда?», ни сном ни духом был о журнале. Как они умудрились обойти стороной целевую аудиторию? Так, может, не капиталисты злые виноваты и не правительство в том, что не дало денег?

Теперь этот Бородач в своём блоге учит экономистов экономике, журналистов — журналистике, лингвистов — языкознанию… А издателей журналов, видимо, будет учить издательскому делу — у него же теперь опыт. Вот только до сих пор не могу я найти, что хорошего этот человек сделал в своей первой профессии.

Добро пожаловать в крупнейший вуз Киева! Здравия желаем, проходите в нашу собственную поликлинику, прошу всех на осмотр.

К вашим услугам самые талантливые и заботливые лекари. Талантливых и заботливых мало, поэтому их всего ничего на весь университет. В здешних очередях можно состарится и выздороветь, пропустить пять пар, чтобы закрыть справкой шесть, занять место в 9:00, чтобы, вернувшись в 16:00, обнаружить, что до тебя ещё далеко и вряд ли доберутся.

У вас иногда болит голова? Может, она кружится? Проблемы со зрением? Вы когда-нибудь в своей жизни теряли сознание? И главное — у вас хватило ума рассказать об этом врачу? Поздравляю. Теперь вы числитесь на диспансере. У вас новая, беленькая карточка, изумительная привилегия проходить без очереди и новая обязанность — каждые два месяца являться на приём.

Теперь тебе выписывают миллион и одну таблетку, дают назначения, обязывают каждые полгода проходить медосмотр и угрожают отчислить за неявку по страшной статье «профнепригодность». И всё равно, что последний раз голова болела три года назад, а обморок был ещё в детстве, после падения с лестницы. Диагноз «ВСД», а то и вовсе «эписиндром» тебе гарантирован.

И вот несчастный, запуганный до слёз первокурсник отбывает свою новую обязанность — медосмотры. Я уже говорила, как мудры и талантливы лекари? Ну так ещё раз повторю. Они умудряются осмотреть пациента прямо через дверь — а как ещё объяснить, что твой осмотр происходит, пока ты сидишь в коридоре? И ведь умудряются найти болячки!

Осмотр у «своего доктора». Чтобы пробиться к своему врачу, нужно отстоять очередь. Ах, у тебя же привилегия — ты на диспансере! Ага, теперь докажи это полусотне людей, которые уже час стоят у дверей, и постарайся при этом не остаться без карточки, волос и последних капель самоуважения. А ведь это надо делать каждые два месяца.

Через год студенту это надоедает. Он понимает, что является наивным дурачком, и топает в частную уважаемую клинику на нормальный осмотр. Приносит справку: здоров! С диспансера его не снимают — говорят, понаблюдают. Когда несчастный студент является с надеждой на спасение, ему говорят, что справка потерялась. Он приносит копию. И опять. И снова. И опять. В конце концов он осознаёт то, что понял в душе уже давно: его прочно и надежно на@#&вают.

Четвёртый курс. Студент сдался. Он попросту не ходит в эту богадельню. Следующий шаг — его вызывают через деканат, со всеми возможными разборками, унижениями и ударами по репутации. Следующие два часа ему читают лекцию, основной постулат которой: «Ещё раз — и будешь исключён из-за профнепригодности». И как эпилог — шёпот доброжелательной медсестрички: «Да не переживай ты так! Походишь немного. Нам же надо показать, как диспансер работает!»

Спасибо тебе, поликлиника. Спасибо за тщательную заботу о здоровье и нервах студентов.

Хирург на операции: »Учебник анатомии — это ерунда, его заумни писали. Я дурак, что ли, столько читать? Я людей видел на улицах и в кунсткамере, хорошо себе анатомию представляю. А если запутаюсь, то на телефоне в Википедии посмотрю».

Сексопатолог: «Фрейд и Юнг — скучно. Я полистал книжки, а там даже картинок не было. Я вместо этого много порно посмотрел, теперь про секс всё знаю».

Конструктор самолётов: «Я с детства увлекался „Лего“, мне даже учебники в университете читать не пришлось, а экзамены я списал».

Студент физмата: «Вышка? Геометрия? Черчение? Я скачал Автокад, мне так интереснее, чем в библиотеке сидеть».

Водитель маршрутки: «Правила движения были как-то скучно написаны. Я вместо них французское „Такси“ посмотрел, мне теперь всё понятно. Садитесь, с ветерком прокачу!»

Не смешно? А закрывать «Войну и мир» после трёх страниц и делиться потом со всем интернетом своим задрипанным мнением о Толстом в частности и школьной литературе в целом — это нормально?

С наступившего учебного года в моей школе ввели столь любимую учителями и ненавидимую учениками форму — коричневое платье и белый/чёрный фартуки. О том, что обязали носить мальчиков, я рассказывать не буду — их сия чаша минула, и им разрешили ходить в том же, в чём и раньше. С ученицами вопрос не обсуждался, хотя их это касалось в первую очередь. До этого дресс-код был не столь строгим — рекомендовались тёмные брюки или юбки, блузки/рубашки любых цветов и жилетки.

Инициатором введения формы была моя классная руководительница — ей, видите ли, не нравилось, что девочки-восьмиклассницы ходят в школу в узких брюках и не носят пресловутые жилетки. О том, что даже в таком, отвратительном, по её словам, виде мои одноклассницы выглядят приличнее многих своих ровесниц, учительница и слышать не желает. У неё квадратно-гнездовой способ мышления: что не совпадает с её шаблоном — ужас, позор, в её время за такое исключали!

Однажды я позволила прийти себе в школу в джинсовой юбке — приставку «мини-» к ней можно было применить с натяжкой. Негодущая классная отловила на первой же перемене и отчитала за ненадлежащий внешний вид. Когда же одна из одноклассниц явилась на урок в довольно короткой юбке, но зато «правильного» чёрного цвета, и в столь любимой Марьиванной жилетке, в её сторону не было сделано даже замечания. Когда другая одноклассница, довольно полная, надела всё тот же жилет и водолазку так, что её немаленький голый живот заметно из-под них торчал, классная этот факт проигнорировала. Когда та же самая девочка пришла в закрытой длинной тунике и брюках, сужающихся книзу, какой, как вы думаете, была реакция дорогой Марьиванны?

Из-за нескольких девочек, носящих брюки, классная навязала платье и фартук всем ученицам школы.

— Почему форму ввели только для девочек?
— Потому что мальчики одеваются нормально!

Это она о тех мальчиках, которые заявляются в школу в спортивных костюмах, джинсах и всё тех же узких брюках.

— Давайте тогда введём форму отдельно для тех классов, в которых ученики одеваются не так, как надо.
— Нет! В школе все должны быть равны!

Вы говорите мне о равенстве, хотя половине детей разрешаете ходить в нормальной одежде, а вторую втиснули в неудобные платья?

Другая коронная фраза (не только её, но и других сторонников этого мнения): «Форма делает детей равными, не видно, кто сколько зарабатывает». Да за несколько лет, проведённых в этой компании, каждый уже прекрасно знает, у кого в классе сколько денег, а по маминому поношенному платью из семидесятых и сшитому на заказ из дорогой ткани социальное положение семьи и вправду не разглядишь.

Вы так учились — и мы так будем учиться? А лет так четыреста назад ваши прапрапрапрадедушки получали по мягкому месту розгами за малейшую провинность — почему же вы так не учились?

Ах, форма дисциплинирует? В первом классе мне хотелось больше бегать, прыгать и драться с одноклассниками, только чтобы порвать или испачкать это ненавистное платье, чтобы завтра, наконец, прийти в том, что мне нравится. Дети отвлекаются на уроках на рассматривание чужой яркой футболки? Что там рассматривать — премьеры кинематографа, что ли, крутят? За всё время, что училась в школе, ни разу не застала одноклассников за созерцанием чужого гардероба вместо учебника или тетради.

На фразу о том, что платье и фартук нужно было забыть в Советском Союзе, следует ответ: «Да советское образование было лучшим в мире!» Я не спорю с тем, что оно было лучшим, но форма-то тут при чём? Хочешь хорошее образование — не прогуливай уроки, не ори про форму, а просто хорошо преподавай детям.

Почему, спросите вы, эта бедная-несчастная школьница так раскудахталась? Что такого плохого в школьной форме? А я вам напомню, что это вещь страшно неудобная.

Если платье шерстяное, оно будет колючим, о карманах можно забыть, а при малейшем ветре возможность почувствовать себя Мэрилин Монро будет у любой девочки.

В платье холодно. Я-то пройду двести метров от дома до школы, но есть ведь и те, кому приходится в не самую тёплую погоду ждать автобус по полчаса на остановке, чтобы доехать до школы.

Платье, если оно не досталось в наследство от мамы или старшей сестры, стоит денег. Я куплю на свои (не родительские) средства и его, и два фартука, но не у всех в классе такое же материальное положение. У некоторых каждая копейка на счету, а вы чуть ли не ежегодно передумываете и меняете синюю жилетку на чёрную.

Я не против школьной формы как явления. Я только считаю, что не нужно зацикливаться на ней сильнее, чем на учебном процессе, наезжать на ученика за то, что у него, видите ли, неправильная ширина брюк, и доставлять неудобства всей школе из-за собственной прихоти. Почему бы не обсудить будущую форму с теми, кому её носить? Но нет, мы выше этого, мы лучше обсудим всё на родительском собрании, на которое придут человек семь-восемь, а потом заявим, что родители единогласно «за»!

В эту школу я перешла два года назад. До этого шесть лет училась в гимназии, выигравшей титул лучшей школы города. Знаете, что говорили там по этому вопросу? «Носите что хотите, лишь бы это выглядело прилично». И дети носили. Они ходили в джинсах и футболках, носили те самые узкие брюки и кроссовки вместо туфлей и босоножек. Но ни разу я не видела там девушки, одетой вызывающе, размалёванной а-ля Джокер или надевшей грязную одежду.

Мне приходилось бывать во многих школах города, и за эти визиты я выявила закономерность: чем выше в школе качество образования, чем успешнее её ученики, чем меньше она похожа на забытую богом сельскую школу, тем меньше о форме там заботятся учителя и руководство и тем солиднее ученики одеваются сами. И наоборот.

Мой дед, царствие ему небесное, был доктором наук, профессором. Научных статей и прочих публикаций у него было несчитанное количество. Когда я пошёл по его стопам и начал сам писать и публиковаться, я в полной мере хлебнул этих самых «требований к оформлению». Пришёл к деду, в красках рассказал ему о тупости, о возвращённой статье из-за отсутствия «;..» — обязательного сочетания знаков, которые идут в списке использованной литературы после перечня коллектива авторов. Дед сказал мне простую вещь:

— Внук, дело в том, что в науке есть тьма народу, которые сами не могут ничего написать. У них не хватает пороху ни на статьи, ни на научные исследования, но им хочется тем не менее быть учёными и сидеть на тёплых местах. Вот отсюда и идут эти бюрократы от науки с их требованиями по оформлению, обязательными «;..», «:..:» и прочим бредом. Не забивай себе голову, отдай статью на редактирование нашему институтскому корректору и отправь снова.

Представьте себе: оделись вы перед операцией, оттёрли руки по Спасокукоцкому-Кочергину, весь строжайше стерильный входите в операционную, а у вас на операционной пижаме, прямо на груди, жирный клоп! Как-то, знаете, возникают сомнения, допускать ли вас к операции.

Я переводчик, постоянно работающий с медицинскими учреждениями и фармацевтическими компаниями. За тридцать лет работы досыта наелась «опаневрозами», «аностамозами» и даже «ляпороскопами» в профессиональных текстах наших медиков и фармацевтов.

Приведу любопытный факт из своей многолетней практики. В моей фирме три-четыре часа в неделю подрабатывают люди, которые должны уметь всего лишь читать вслух любой, даже непонятный текст, в соответствии со знаками препинания, чётко проговаривая по слогам незнакомые им слова. Их чтение помогает переводчику, следящему за ними по иностранному тексту, выловить в переводе неточности или пропуски. Среди таких чтецов есть школьники лет четырнадцати, пенсионеры, студенты любых специальностей, очень далеких от медицины. Работая в среднем по 16 часов в месяц, эти совсем не медики месяца через три не только учатся выпаливать единым духом «фосфатидилхолин», но и обязательно замечать орфографические ошибки в профессиональных терминах.

Разгадка проста: вынужденно читая тексты на одну и ту же тему, с тем же набором слов, люди на уровне дрессированных животных, не понимая смысла, подсознательно запоминают, как выглядит слово. Как булгаковский пёс Шарик запомнил прочитанное с конца «Абырвалг». Переход количества прочитанного в качество грамотности всего лишь за четыре часа в неделю. Из этого правила я ни разу не видела исключений.

Отсюда закономерный вопрос: как и сколько времени должен был учиться по печатному-писаному материалу медик, если он допускает ошибки в тех словах, которые должен был видеть тысячи раз? Ведь медицина — не только практика. Она ещё и теория, и постоянное обновление этой самой теории, да и практики тоже. И всё это доступно в основе своей через печатное слово (пусть и в электронной форме). Достоевского, конечно, можно не читать, но я сомневаюсь, что неграмотный доктор умеет вдумчиво читать и хорошо воспринимаете печатное слово даже в медицинской сфере. Самый мощный источник информации для такого врача полузакрыт, потому что он по-настоящему не умеет читать, и доверие к нему как к специалисту резко падает.

Слова о том, что орфографическая ошибка в письме — как клоп на белой блузке, принадлежат Фаине Раневской. На блузке клоп всего лишь противен. На халате врача он может оказаться смертельным.

Разрешите представиться: кардиохирург. Нет, меня не задолбали пациенты на операционном столе, не задолбали их родственники и иже с ними. Меня задолбали граммар-наци, писающие кипятком от ошибок в речи или на письме. Мало читаю? Нет! Я читаю очень много — профессиональная литература, конференции и т. д. Достоевского никогда не читал? А как мне помогут его произведения хорошо провести сложную многочасовую операцию?

Разговариваю с родственницей пациентки, которой предстоит аортокоронарное шунтирование. Девушка почти слёзно просит описать, что предстоит перенести родственнице. Вкратце и доступно пишу. Отдаю листок. Девушка читает, морщится: «У вас тут ошибка в слове…» Недоверчивый взгляд. Отлично! Сейчас побегу штудировать справочники по русскому языку. Подумаешь, умрёт твоя родственница. Что такого в том, что я вдруг не знаю какой-либо этап операции? Но ведь зато говорю и пишу правильно! Словом, говорят, можно спасти. Цыкну на сердце — ишь, распоясалось! Глядишь, как новенькое заработает.

Операция, к слову, прошла хорошо. Пациентка меня от всего своего хорошо работающего сердца благодарила, а её родственница гордо и надменно прошла мимо. Видимо, нужен был плохой хирург, но филолог в душе и по призванию.

Я преподаватель английского, и меня задолбали безграмотные объявления о вакансиях от солидейших, казалось бы, компаний.

Вот, например, самому крутому отелю в городе (с ценами за номер размером с годовой бюджет Мозамбика) требуется «специалист по обучению английского языка». Видимо, у них там в отеле сидит английский язык собственной персоной, и его нужно чему-то там обучить. Постыдились бы, господа из крутого отеля.

Вакансии для загадочных «переводчиков английского» (или другого языка) вообще давно не удивляют. Товарищи, переводить можно деньги или бабулю через дорогу, например. А вот языки переводить нельзя. Переводить можно с языка.

Ну и до кучи — читаю вчера рекламу известного в городе свадебного агентства, любезно впаренную мне очередным «промоутером», про которых тут уже написано немало. «Как эффективно подарить обручальное кольцо?» Подумаешь, перепутали «эффектно» с «эффективно», делов-то. Представьте такую сцену — парень хватает понравившуюся девушку, связывает её и надевает на тот самый палец кольцо. Попалась, не отвертишься теперь. Вполне эффективно, да.

Я учусь в консерватории в одном европейском городе. Начинала учиться академическому (оперному) вокалу я в России, у преподавательницы одной из отечественных конс, когда ещё была подростком. После четырёх лет обучения попыталась поступить в консу и получила отказ. Как позже рассказала мой педагог, меня оценили по достоинству, но не взяли, потому что «не формат». Мой тип голоса — драматическое колоратурное сопрано. Для тех, кто не знает: это самый высокий женский голос, только не писклявый, а металлический, с глубоким тембром. Драматические колоратуры очень редки, чаще встречаются мягкие лирические, именно потому за мой голос попросту не захотели браться — с таким сложно работать.

Я долго пребывала в расстроенных чувствах, а потом уехала за бугор, где меня с радостью приняли в консу и учат по сей день (точнее, доучивают — идёт последний год). Уже сейчас я подрабатываю в местном оперном театре дублёром — иногда заменяю одну из певиц, у которой начались проблемы с голосом. Мы с ней в отличных отношениях; скорее всего, я займу её место, если её голос не восстановится. В общем, я уже сейчас вполне успешна, за что низкий поклон первой преподавательнице, а также преподавателям моей консы.

Когда приезжала в Россию, пришла на выпускные экзамены в консерваторию, в которую когда-то хотела поступить. Конечно, на сам экзамен меня не пустили, но из-за двери всё было отлично слышно. Это печально, честно говоря: несколько откровенно загубленных и недоученных голосов, хрупкое и нежное лирико-колоратурное сопрано, с явным напряжением орущее арию мести Царицы Ночи. Если они будут продолжать в том же духе, погубят свои голоса и петь смогут разве что за столом или детям колыбельные.

Слава богу, что меня когда-то туда не взяли. А нерадивые и ленивые преподаватели консерваторий — вы задолбали, честное слово!