Родственники

Случилась у моих неблизких (но и не дальних) родственников по мужу глупость. Решили они пойти в бизнес. Открыли ИП, взяли в кредит стартовый капитал, открыли магазин, худо-бедно работают. Прошёл год. Решили они, что их машины маловато, чтобы возить товар в магазин. На деле же получилось, что взяли такую же по объёму, просто комфорта в дальних поездках захотелось. В принципе, я их понимаю, комфорта всем хочется, только мозгов у родни отродясь не было, и машину они купили в кредит. А потом им показалось (я подчёркиваю: показалось), что дела идут неплохо, и они открыли второй магазин. В кредит. Три разных банка, три кредита. Аплодисменты, господа. Это начало истории.

Банки ничтоже сумняшеся выдают кредиты кому попало, уточняя платёжеспособность клиентов просто по телефону у их родственников и друзей. Бывает, достаточно, чтобы клиенты просто номер телефона родственника или друга дали, а что не дозвонились и не уточнили — это уж дело, видимо, десятое. И всё замечательно, если заёмщики вовремя и в полном объёме взятый кредит банку выплачивают. У меня же всё совсем не замечательно: родственники без моего согласия при оформлении кредитов указали мой номер телефона как, так сказать, дополнительный канал связи. Банки его без моего согласия записали.

Дела у родни в магазинах пошли плохо. Или они решили, что раз бизнесмены, могут теперь вести себя в магазинах соответственно, то ли поездок не за товаром захотелось со страшной силой — не знаю, но кредиты свои они платить перестали. И тогда стали звонить банки. Не им. Мне. Десять-пятнадцать раз в сутки: утром, днём, вечером, ночью. Сначала вежливо просили передать родственникам: мол, задолженность у них перед банком. Потом стали требовать. Дело дошло даже до угроз. Я звоню родственникам, а они посылают меня туда же, куда и банки. Я им претензию: мол, ребзя, а не опупели ли вы мой номер раздавать без спроса, какого чёрта вы меня в этот цирк втянули? А они меня снова посылают.

И звонки всё продолжаются, продолжаются… В чёрном списке уже больше трёхсот номеров. Подозреваю, что это не предел.

Какого ответа я хочу? Скажите, почему я, не имеющая ни одного кредита, должна отвечать за быдло, которое не способно просчитать собственное финансовое положение? Вы считаете, что чем больше вы мне будете звонить и страшнее угрожать, тем скорее эти дебилы вам заплатят? Вы надеетесь, что за чужую глупость буду платить я? Вы думаете, у вас есть способ заставить меня это сделать?

В общем, попрошайки убогие, жду ответа.

У меня сел голос. Вообще. Совсем.

Да, говорить я могу только шёпотом, но вы меня всё равно не услышите.

Да, я ходила к врачу, и мне выписали таблеточки.

Да, они помогают, но очень медленно и со скрипом. А задолбали меня не они и даже не врачи: они-то прекрасно справились и разумно посоветовали мне побольше молчать, что на моей работе крайне трудно. Задолбали меня вы, народные целители.

— Съешь лимон, только без сахара! И сразу голос вернётся! — советует мне дядя. Ага, сразу прям…

— Нужно горячее пиво! Или минералка с газом, тоже горячая! — а может, сразу мышьяк?

— Чай горячий выпей, всё пройдёт! — что ж я сразу-то не додумалась!

— Нужно молоко с маслом! Народный рецепт, 100% результат!

Причём большинство из вас думает, что это так, «першение в горле» и лечится едой. При том, что ни у одного на самом деле голос никогда не садился. Но все, как один, уверены, что его средство поможет точно. А ты сам-то его пробовал?

Я не прошу от вас жалости, сочувствия, а от некоторых даже понимания. Просто дайте мне вылечиться, чтобы вернувшимся голосом я смогла послать вас куда подальше с вашими народными средствами.

Мама, я очень тебя люблю. Ты воспитала меня честным и вежливым человеком, тихим, ничуть не задиристым и даже немного прилежным.

Ты ударила меня по губам, когда мне было три года и я не смогла правильно прочесть слово, а потом сама испугалась и плакала вместе со мной. Только спустя некоторое время мне чуть не попало ещё раз, потому что этот эпизод я, как оказалось, придумала.

Когда я ездила на дачу к бабушке, весьма склочной и мелочной женщине, то я визжала, как ненормальная, когда она говорила про тебя гадости, а когда я ей надоела, то она просто треснула меня по голове ручкой от колодца. Вы с папой до сих пор мне не верите, а я продолжаю защищать тебя от нападок свекрови.

Когда я в пятом классе хотела пойти на танцы и верховую езду, ты сказала категорично: «Нет, этой чушью ты заниматься не будешь — ты будешь учиться», а через год удивлялась, что в классе у меня нет друзей, а учителя даже не одёргивают мальчиков, которые обзывают меня жиртрестом и памятником «гербалайфу» — мы же были развитыми и приличными детьми, как можно, я просто вру, чтобы пробить тебя на жалость.

С седьмого по десятый класс со мной не разговаривал никто, кроме тебя и папы, а вы только и спрашивали об уроках. И нет, на танцы мне идти нельзя: там плохая компания, потому что больно счастливая я оттуда возвращаюсь. Непорядок.

А потом я случайно нашла себе друзей, и ты вроде бы была рада, только вот фразу «Я их ненавижу, этих твоих паскуд!» я не забуду. Не делай вид, что ты её не говорила — это было не один раз. Но я всё равно тебя люблю — ты мама.

Я успешно сдала экзамены и поступила — страшно подумать — за границу. Теперь я живу отдельно. Мне девятнадцать. Я боюсь тебя. Что бы я ни сделала, ты недовольна. Я учусь на четвёрки — плохо. Я учусь на тройки — полуторачасовой скандал в скайпе, к которому приплетаются друзья, которые мне не подходят, ведь другом в её понимании должен быть до крайности умный и ответственный человек, с которого я, такая непутёвая, буду брать пример. Я учусь на пятёрки — не беда, ты помянешь мне все те оценки, которые исправить не удалось. Нечего напоминать — ты не отпустишь меня гулять с друзьями, потому что пока я живу на ваши деньги, я буду делать только то, что скажете вы. Мне страшно звонить тебе, потому что ты обязательно найдёшь что-то, чем ты недовольна.

Ты ненавидишь мои оценки. Ненавидишь моих друзей. Мою бисексуальность и в то же время отсутствие желания встречаться с кем-то, потому что в первых и последних отношениях меня здорово потрепали и вы с папой. Ненавидишь мою внешность, потому что не так ты себе представляешь свою дочь. Ты не стесняешься говорить мне всё это. Тебе ничуть не претит сказать, что не веришь мне, когда я говорю, что люблю вас с папой и очень скучаю, ведь мои слезы вам примерещились, а мне просто надо ещё денег. Что ты любишь во мне?

Сегодня я была готова проглотить горсть обезболивающего просто от того, что вряд ли сдала экзамен на четыре. Человек, которого я знаю два месяца, час уговаривал меня найти другой выход из этой ситуации. Я его не вижу, мама.

Может быть, я смогу протянуть ещё пару лет под твоим надзором, а потом исчезну из вашей с папой жизни, и тогда вы сможете жить так, как хотите вы. Не волнуйся, я постараюсь вернуть потраченные на меня деньги. А может, завтра ты позвонишь мне и снова скажешь, что я шлюха, потому что я гуляла в парке с двумя друзьями, которые, по твоим словам, только и хотят, что затащить меня под куст, а на деле причинили мне гораздо меньше боли, чем это сделала ты.

Я устала тебя убеждать, что люблю вас с папой. Может быть, в следующий раз я не забуду взять с собой достаточное количество таблеток, чтобы в вашей жизни стало на одну проблему меньше.

С любовью, ваша дочь.

Задолбали люди, не понимающие простейших причинно-следственных связей.

Двоюродная сестра Женя в силу каких-то особенностей своего организма совершенно не держит градус, при этом свято чтит офисную традицию «Каждую пятницу я в говно». От одного коктейля, когда обычные люди только-только начинают ощущать тепло, льющееся по сосудам, Женя пьянеет до полного и окончательного невменоза и отправляется на поиски приключений. Приключения, разумеется, находятся. И дикие танцы на столе с размахиванием трусами над головой — едва ли не самое безобидное из них. От такой жизни Женя к 32 годам имеет весьма посредственное здоровье, незавидное резюме (ведь пьют иногда и на корпоративах), сложные отношения с некоторой частью родных и не сложившуюся личную жизнь — некоторые молодые люди совершенно не радуются, обнаружив свою девушку в туалете во время групповухи, в которой они сами не участвуют. При этом в семье (той части, которая ещё не прекратила общение с Женей) принято считать нашу героиню не проблемной алкоголичкой, которой хорошо бы закодироваться, а несчастной жертвой обстоятельств, которой ужасно не везёт в жизни, и ей все должны помогать, а кто не хочет — тот злая сволочь. Её вытаскивают из обезьянников, отпаивают минералкой, дают деньги на лечение вензаболеваний, которые она не помнит, от кого подцепила… Разумеется, никакого стимула браться за ум у этого всеобщего тамагочи нет, а уверенность, что ей все должны, растёт быстрее курса евро. И никто из «добреньких» родственников вовсе не думает, что своими руками загоняет Женю в могилу; наоборот, все искренне считают, что делают хорошее дело и кого-то спасают.

Коллега хронически опаздывает на работу. За последние две недели, в частности, не пришёл вовремя ни разу — хоть пять минут, но провафлит. Учитывая, что одна из обязанностей нашего отдела из трёх человек — подготовить через полчаса после начала рабочего дня дайджест новостей для гендиректора, его опоздания превращаются в нашу с третьим коллегой проблему. Начальство говорит: «Разбирайтесь сами», коллега уверен, что не пользуется популярностью среди сотрудников, потому что они завидуют его талантам и хотят подсидеть (мы уже действительно хотим, и дело, как вы понимаете, совсем не в талантах). Просто не перекладывать свою работу на других, чтобы улучшить атмосферу в коллективе, ему почему-то в голову не приходит.

Знакомый молодой человек Саша пишет диссертацию. Иностранными языками он не владеет, а материалов по нужной теме на русском очень мало, зато на английском, французском и немецком — завались. Саша просит помочь с переводом всех знакомых, которые хоть как-то знают языки. При этом все, кто по наивности и доброте душевной ввязался в это один раз, принимать участие в Сашиной научной карьере повторно не желают: вместо благодарностей они получают упрёки, что можно было бы сделать и побыстрее, и вообще, нечего выпендриваться, он бы и сам перевёл всё Гуглом, да времени нет. Саша искренне считает, что проблема не в том, что он дубовое хамло, а в том, что все вокруг равнодушны к науке и никто не хочет помочь молодому учёному в его изысканиях.

Коллега, мать сына-подростка, очень хочет иметь с сыном доверительные отношения. При этом дама отличается редкой бесцеремонностью и тяжёлой формой бестактности (это ощущают на себе все, кто пообщался с ней больше пяти минут), поэтому сын старается рассказывать ей о своей жизни по минимуму. Но если тётенька-бульдозер решила иметь близкие отношения с отпрыском, такая мелочь, как нежелание отпрыска, её остановить не может. Она роется в его вещах, читает дневник (дорогой мальчик, если ты это читаешь, срочно перепрячь дневник, нычку в шкафу под стопкой футболок мама раскрыла!) и запросто может обсудить прочитанное как с автором, так и с коллегами. Сын от такой жизни, разумеется, ещё больше замыкается в себе, а коллега очень разочарована в жизни и все чаще приходит к выводу, что сын ей достался какой-то бракованный и недоверчивый. Объяснять ей, что она сама его таким сделала, совершенно бесполезно ввиду аргументов «своих родишь — поймёшь» и «твой вырастет — поговорим».

Дорогие жертвы обстоятельств и заговоров! Имейте, пожалуйста, в виду, что в большинстве случаев нет никаких обстоятельств и никакого заговора, и всё на самом деле проще — надо только думать головой.

Смотрю, пошло поветрие углубляться в воспоминания детства, перетряхивать распашонки, короткие штанишки, школьную форму и забытые дневники, выискивая виноватых и полируя тряпочкой нанесённые обиды. Читать интересно, забавно — слог у всех авторов прекрасный, юмор тоже, да и проблемы вполне себе не надуманные. Со многими вещами я даже соглашусь.

Одно меня очень сильно поражает. Это ж до какой степени, ребята, вашим родителям было нехрен делать, а? Заставлять ребёнка часами сидеть над прописями, контролируя количество написанных палочек-закорючек! Проверять дневник, перезванивая классным активистам или их родителям, уточняя, не сокрыло ли родное чадо какое-нибудь домашнее задание. Таскать ребёнка на другой конец города на ненавистную «музыку» или спортивную секцию. Фильтровать друзей и знакомых бедолаги. Перетряхивать гардероб, обшаривать карманы. Контролировать, что он ест и что не ест. Да на что тут только не жаловались!

Так вот, мне очень интересно стало: а когда ваши родители (в основном упоминаются мамы) успевали работать, готовить, носки штопать, в конце концов, если по тексту (а тексту я верю, честно) они глаз с ребёнка несчастного не спускали?

Мои школьные годы пришлись на лихие девяностые. Неполная семья, мама — врач. Ну, в принципе, достаток понятен сразу. Так вот. Насколько мне припоминается, контролировать мою учёбу у мамы хватало времени, сил и терпения этак до середины третьего класса. Потом она явно поняла, что отличником мне не быть в силу природных данных. Что не будет у меня красивого почерка, как у Кати К., или пятёрки по математике, как у Вани Р. Нет, в меня можно было всё это вдолбить, но тут надо было выбирать: ребёнок-отличник или попросту сытый ребёнок. И мама брала лишние дежурства.

Так что училась я сама, через пень-колоду. В аттестате за девятый класс, как сейчас помню, двенадцать троек. Ну и что? Ну и ничего. Никто не орал, никто капли сердечные не глотал, из дому не гнал. Внешний вид… Я шесть лет протусовалась с панками, внешний вид соответствовал, мама только изредка спрашивала: «Ты правда в этом пойдёшь в школу?» — «Ага», — отвечала я и уходила, громыхая цепями и булавками. Дома не запирали, майки не рвали. Ходит и ходит, главное, школу не прогуливает.

Я закончила школу. Закончила институт (платный, браться за ум мне не хотелось, а жить тогда стало чуть полегче). Сейчас работаю. Нет, я не олигарх, не владелец собственного дела — так, обычный клерк. Только вот в отличие от всех, кто писал о родительской удавке на шею, я очень-очень люблю маму. Я благодарна ей за всё — за невнимание к моим двойкам, за спокойное отношение к моим друзьям любого вида (иногда пугающего), за то, что я не ходила принудительно ни в один кружок. Я благодарна ей за то, что росла не по какому-то шаблону, а так, как мне было удобно, и не сидела над ненавистными учебниками вместо того, чтобы посмотреть мультики или почитать любимую книжку.

Маме спасибо. И выводы я сделала. Мой ребёнок будет учиться так, как ему захочется. А как отвечать учителям и прочим доброхотам, мол, как же ты, двоечник, жить будешь, я его научу по-нашему, по-панковски.

Вы знаете, что такое гонка вооружений? Это подзабытый уже термин из нашего советского прошлого, означающий, что каждая из держав производит огромные запасы оружия, пытаясь установить паритет с противником или обогнать его. То есть они нам ракету, мы им две, они нам четыре, мы им шесть — и так далее по нарастающей. Вот этот термин больше всего применим к моему счастливому детству. Странно, правда? Девочка в песочнице и гонка вооружений? Не складывается картинка?

Все моё детство мама пыталась конкурировать с окружающими, с роднёй, соседями, с родителями моих одноклассников. Как человек высокообразованный, высококультурный и интеллигентный, она просто не могла себе позволить конкурировать зарплатой, машинами, квартирами, одеждой, любовниками и курортами, на которые ездила отдыхать. Нет, она конкурировала с окружающими собственной дочерью. Но, как вы понимаете, интеллигентная и образованная женщина не могла, опять же, позволить, чтобы я выделялась джинсами, кроссовками, магнитофонами, спортивными достижениями, поездками в элитные пионерские лагеря и всем прочим, чего мне тогда до жути хотелось. Нет, основное конкурентное преимущество она видела в моей учёбе. Заметьте, не в интеллектуальном развитии, а в отметках, полученных на уроках в одной из самых захудалых школ города. Я должна была учиться лучше всех в классе. Четвёрка воспринималась как нечто неприличное, тройка — скандал, мама пьёт валерьянку и готовится сойти в могилу. Я должна была и вести себя в школе лучше всех. Как это сделали замечание? Как я могла бегать по коридору? Что значит — всем в четверти снизили оценку за поведение? Да как ты до такого докатилась?

Вы думаете, я такая одна была в классе? Была у меня одноклассница, незабвенная Машенька Кузнецова. Всё было у нас, как в настоящей большой политике: две державы, которые неуклонно наращивали потенциал. Причём я всегда отставала. Машенька писала каллиграфически правильным почерком, у неё всегда были красивые бордюрчики в тетради в первом классе, её инфузория в тетрадке по биологии была лучше моей. Вы спросите, как об этом узнавала мама? Очень просто! Они дружили с мамой Машеньки. Они непременно перезванивались, узнавали, кто как выучил уроки, и когда мама понимала, что никак не может вытащить меня из четвёрок, она брала Машенькины тетради и контурные карты, чтобы я их срисовала и научилась уже наконец получать пятёрки.

Машенька ночами сидела над прописями, чтобы выработать свой каллиграфический почерк, и я сидела, тоже далеко за полночь… Точила карандаши, как Маша, шлифовала их на наждачной бумаге, как велела Машина мама-инженер — но всё равно её чертёж на пятёрку был лучше, чем мой, хотя и тоже на пятёрку.

Я должна была участвовать во всех олимпиадах, какие бы там ни проходили, ведь Машенька-то участвует. Машенька участвовала — и я участвовала. Машенька брала в библиотеке детскую энциклопедию (да, помните, были такие времена: энциклопедии были только в библиотеке и только по записи?) — и мы с мамой бежали в библиотеку записываться на книгу. Маша занимала первое место — и я занимала первое, а как же иначе? Ведь иначе, помните, мама пьёт валерьянку и готовится сойти в могилу!

Машенька шла на медаль, мне тоже нужно было во что бы то ни стало получить эту долбаную медаль. Я считала свои оценки и понимала, что тяну только на серебряную: на золотую у меня была одна лишняя четвёрка. Ужас! Но тут Машина мама проговорилась, что и у Машеньки тоже одна лишняя четвёрка, никак уже не пересдать, и медаль тоже будет серебряная. Слышала ли мама мой вздох облегчения? Поняла ли? Думаю, что нет. Её успокоило только то, что Маша тоже не золотая медалистка.

Вы думаете, я возненавидела Машу? Как ни странно, нет. Мы общались, не сказать чтобы дружили, но общались часто, менялись книгами, тетрадками, перезванивались по учёбе. Мне кажется, мы сочувствовали друг другу, как никто другой.

Золотые школьные годы пролетели, медали получены, начиналась новая жизнь. Маша благополучно поступила на физмат, я на биофак, равняться стало не на кого. Но это я так думала…

У мамы появился новый ориентир — моя подружка Оля. До этого она была мне не конкурент: училась хорошо, но без фанатизма, а потому опасности не представляла. Теперь же мне предстояло конкурировать с Олей успехами на личном фронте.

Оля, оказывается, уже давно гуляет с мальчиком. А я? Всё дома сижу, никого себе не нашла. Мама, где?! На грядке твоего огорода, где я впахиваю всё свободное от учёбы время, потому что ты хочешь собрать клубники, вырастить огурцов и накопать картошки больше, чем соседи по дому, соседи по даче и тёть Галя с тёть Машей, а дома — накрутить солений больше, чем соседка тёть Лида? Да у меня от таскания на своих плечах этого твоего урожая бицуха больше, чем у соседкиного сына. А, ты думаешь, это всё от того, что в промежутках между учёбой и дачей я умудряюсь забегать на секцию карате? Ну мам, там же мальчики! А, не те мальчики, с которыми гуляет Оля… Чёрт!

В общем, так или иначе, парень у меня появился, и неплохой. Но Ольга вышла замуж. Я, значит, опять в отстающих. Мы с будущим мужем повстречались год (Оля, кстати, до свадьбы тоже встречалась год, не меньше, хвала богам!) и поженились. У Оли уже был ребёнок, у меня через девять месяцев тоже появился. Гуляем в одной песочнице, дружим, вспоминаем детство. Казалось бы, ну, всё, догнала, идём ноздря в ноздрю! Но тут маме разонравился мой супруг. Не курит, не пьёт, не бьёт, не гуляет — в общем, соседкам рассказать не про что. И знаете, что я услышала? «Ольга вон со своим козлом уже разводится, молодец какая!» Ё-моё… Опять я отстала!

В тот момент я поняла, что Ольгу и прочих соседок мне не догнать никогда, и съехала наконец от мамы в отдельное жильё вместе с семейством. Обрела наконец суверенитет.

Хочу повесить в прихожей плакат: «Нет гонке вооружений!»

У меня есть стойкое ощущение, что люди возрастом от сорока и старше жили поклоняясь священному народу все, которые научили их премудростям жизни, причём каждого по-разному.

Бабушка постоянно говорит, что все варят суп только в огромных кастрюлях по 100500 литров. И иначе нельзя. Ведь все так делают!

Бабушка гладит носки, полотенца, трусы. Когда говорю, что и я постельное бельё-то не глажу, не то что носки с трусами, она истерит: «Да все же так делают!»

Мама считает, что свадьба должна быть с тамадой, дебильными конкурсами и попойкой для родственников, которых я никогда не видела. И выкуп обязательно! И платье а-ля «баба на самоваре» непременно. Ведь все так делают!

Мама считает, что хлам надо не выкидывать, а отвозить на дачу, даже если он уже вообще ни для чего не пригоден и на фиг там не нужен. Ну, все же так делают, и мы должны.

Бабушка жениха будет ныть, мучиться от болей в спине и помирать в пробках, но на выходных в тёплое время года надо обязательно ездить на дачу сажать всякую хрень. Не красивые цветы (без которых, в общем-то, можно и обойтись, честно говоря, но они хоть красивые), а картоху, огурцы, помидоры. Никто это не ест, никто даже не берёт банки с соленьями и вареньями, но надо каждый год стоять раком на солнцепёке, пыхтеть, болеть, сливать хрен знает сколько бабок на саженцы, удобрения и прочее, потому что все так делают.

Эти самые все крестят детей (все же православные), все получают высшее образование (желательно «приличное», экономистов и юристов), у всех дома туева хуча цветов, все забивают балкон ненужным хламом, все имеют дома по 15 телевизоров.

Дорогие все, если вы это читаете, скажите: зачем вы всё это делаете и других этому учите?

Меня задолбали люди с повышенной тревожностью. Наверняка когда-то тревога помогала особи сохранить жизнь и считалась полезным качеством. Но сегодня она в основном работает вхолостую.

Мне семь лет. Мать регулярно накручивает меня и окружающих:

— У меня, наверное, рак. Если нет, то будет, так как вы меня все доводите. Я подохну, а ты пойдёшь в детский дом, там тебе покажут кузькину мать.

По ночам я не могу заснуть, днём боюсь лишний раз напомнить о себе. Этот фокус отлично работает на протяжении десяти лет. Потом я начинаю понимать…

Звонок по телефону:

— Вы куда-то идёте?

— Да, собираемся в магазин.

— Да ведь уже ночь!

На улице три часа дня. В представлении человека безопасна (почему-то) только первая половина дня. После полудня резко опускается ночь, и на улицу выходят маньяки.

Бабушка тащит едва вставшего на ножки ребёнка на собой. Тот, пытаясь поспеть за ней, встаёт на цыпочки. Безапелляционным тоном заявляется:

— Она ходит на цыпочках, у неё повышенный гипертонус. Вам нужно срочно к неврологу и непременно массаж.

— Она нормально ходит, врач её уже осматривал, с ней всё в полном порядке.

— Она непременно будет инвалидом! — визжит бабушка. — Что вы за родители?!

— А где твой муж?

— Пошёл к другу.

— Они там сто процентов с девушками. Он тебя бросит, а его родители заберут вашего ребёнка. Тогда будешь волосы на себе рвать.

— Мы вместе почти десять лет, у нас прекрасные отношения, в том числе и с его родителями. С чего ты всё это взяла?

— Я так чувствую.

Так вот, уважаемые тревожные личности. Пожалуйста, не дожидайтесь, пока вам понадобится шапочка из фольги, чтобы защититься от излучения, которое выпускают зловредные соседи. Наведайтесь к врачу и попросите его выписать вам успокоительное. Принимайте его согласно рецепту и не задалбывайте своей паранойей нормальных людей.

Мне семь лет. По пути из школы домой меня остановили два старших мальчика, обшарили карманы и ранец, остались недовольны найденной мелочью, порвали пальто и изваляли в сугробе. «Может быть, ты сказала им что-то обидное?» — спрашивает бабушка.

Мне восемь. По дороге в музыкалку меня покусала собака. Сорвалась с цепи, протиснулась через дыру в заборе. На той обычной дороге, по которой ходили сотни человек в день. И никто понятия не имел, что во дворе жила собака, потому что она не лаяла. «Может быть, ты её дразнила?» — спрашивает мама.

Мне четырнадцать, я впервые еду одна на поезде к дедушке. До вокзала час пути, поезд в девять утра, я выезжаю в шесть, автобус глохнет на морозе, следующий по расписанию в десять… «Надо было головой думать! Тебя никуда нельзя отпустить одну!» — кричат дома. Вероятно, никуда нельзя отпускать и двадцать с лишним взрослых, также опоздавших на вокзал из-за поломки.

Мне девятнадцать, меня доводит преподавательница в институте. «Может быть, ты не стараешься, разговариваешь с ней не так?» — спрашивают родные. Год спустя оказывается, что я полная тёзка студентки с другого потока, с которой роман у мужа преподавательницы. Когда всё выясняется, она становится моим научным руководителем и носится со мной как с писаной торбой.

Мне двадцать два, я развожусь. От моего мужа беременна другая женщина, он не отрицает, я прошу его собрать вещи и уйти из моего дома. Что спрашивает мама? Правильно: «Может быть, ты уделяла ему мало внимания?»

Мне двадцать пять, я на грани увольнения. Я хороший работник, но моей начальнице всё не так. Крики, истерики, угрозы, летающие по кабинету чашки. Мои родные снова думают, что виновата я. Через полгода начальнице прописывают сложное гормональное лечение, и она становится ангелом во плоти. Теперь моя работа её полностью устраивает.

Меня не задолбали ни мальчишки, ни собаки, ни преподаватели, ни бывший муж, ни прочие.

Меня дико задолбало то, что люди, уверенные, что я всегда сама виновата, если случилось что-то плохое, ожидают от меня сочувствия, когда попадают в трудные ситуации. А может, это они сами сделали что-то не то, и надо было головой думать, быть взрослее и ответственнее? По крайней мере, теперь я буду реагировать на их рассказы именно так.

Апчхи!

И я иду в аптеку за очередной партией лекарств от простуды и больного горла. И всё начинается по новой: бессонные ночи из-за жуткого насморка, головные боли и сорванные планы, а также жалобы родственников на моё слабое здоровье.

В принципе, хорошим здоровьем я не отличалась никогда: с детства меня заботливые бабушка и мама кутали в 120 одёжек, превращая в капусту вне зависимости от температуры. Чтобы я была слабой наверняка, мне ещё не разрешали прыгать и бегать: я ж вспотею, а значит, заболею. В результате к школе я полностью утратила способность адекватно реагировать на малейшее похолодание и простужалась как минимум раз в месяц. Постоянное освобождение от физкультуры окончательно завершило моё превращение в полудохлое ослабленное существо.

Но не это меня задолбало, это всё поправимо. Как только я обрела определённую самостоятельность к старшим классам и смогла сама выбирать себе одежду по погоде, моя болезненность стала медленно и верно сходить на нет. Сейчас я всеми силами стараюсь привести себя в норму, ударно лопаю витамины, делаю зарядку, наконец пытаюсь закаляться, и самое приятное, что результат моих усилий медленно, но верно начинает проявляться.

Что же меня задолбало, спросите вы, что я решила здесь выплакаться? А замучили меня сквозняки и маниакальные любители проветриваний. Да, дорогие друзья и мои любимые родственники, я понимаю, что вам тяжело сидеть в душноватом тёплом помещении, именно поэтому вы втихаря от меня открываете все окна, а потом возмущаетесь: «Что же ты постоянно болеешь?» Именно вы сводите мои месячные усилия на нет, потому что за два-три месяца человек с ослабленным здоровьем моржом не станет. И я снова простужаюсь, и снова какое-то время после болезни мне нельзя закаляться, и всё приходится начинать заново, потому что прерывание процесса закаливания ведёт к утере всех приобретённых ранее защитных реакций.

Я всегда стараюсь пойти вам навстречу. Я прекрасно понимаю, что вам тяжело сидеть в душном помещении. Я без проблем по первой вашей просьбе выйду из комнаты, чтобы вы могли проветрить, пока я занимаюсь делами в другой комнате. Я знаю, как раздражает, когда всем приходится подстраиваться под одного человека, которому холодно, в то время как остальным жарко и душно. Но я стараюсь решить свою проблему, и, в конце концов, раньше я думала, что дружба для вас — не пустой звук, и ради близких друзей иногда можно и потерпеть мелкие неудобства. Одних друзей я уже таким образом практически потеряла, после того как меня в сотый раз проигнорировали, и я проболела без малого месяц с высоченной температурой и полной потерей голоса.

А вывод из всего вышесказанного сделайте сами.