Говорят, старость заслуживает уважения. Из всякого правила есть исключения.
Идём с подругой по супермаркету. Перед нами кандыбает еле живой старичок лет 80 с палочкой. Проходы узкие; мы вежливо ждём, пока старче доползёт до нужных полок. Пока ходили выбирали, дедуля дошёл до кассы и дрожащими руками стал считать мелочь.
Очередь. Кушать хочется. Старичок считает. Очередь молчит — видимо, входит в положение. Старичок считает, сбивается, считает заново. Хлебушек сиротливо лежит в сторонке. Через пять минут у меня кончается терпение. Прошу: «Разрешите, мы пройдём, пока вы считаете?» Старик резво вскидывает удивительно ясные для своего возраста глаза и выдаёт трёхэтажную тираду, где из культурных — всего два слова: «Ходят всякие, стервы-курвы, бл#ди, прошмандовки!» И снова резко как-то весь скукоживается и отходит в сторонку, продолжая звенеть медяками в треморных руках. Жалостный такой — жуть.
Сказать, что вся публика была в шоке — ничего не сказать. Мы молча оплатили покупки и ушли. А ещё говорят, уступайте старикам место… Да такие ещё нас переживут!
Стою я в очереди в супермаркете, покупаю голодному котику еду. Сзади дама лет этак 75: кудри, помада, даже какими-то духами попахивает, но выражение лица не особо позитивное. На кассе висят разнообразные вкусняшки. Слышу за спиной брюзжащий голос:
— По-нерусски, значит, написано! — тыкает бабуля в бедную упаковку пальцем так, что стойка шататься начинает. — Зачем нам, русским, по-нерусски?
Я заинтересованно начинаю поглядывать из-за плеча: абсурдные монологи меня привлекают. В разговор вступает бабуля № 2:
— Да, не говорите! Минздраву, значит, дорого таблетки закупать, а это не дорого? — Да будь они прокляты все!
О чём эти бабушки? Какой Минздрав? Кто в итоге проклят должен быть? За что, в конце концов?
Ох, как же трудно уважать некоторых представителей старших поколений!
Фотовыставка, посвящённая 25-летию аварии на ЧАЭС. Заходят двое посетителей, ровесники моей бабушки. Я даю им буклеты и спрашиваю, хотят ли они смотреть сами, или им рассказать и показать. Они пожелали, чтобы я их по выставке провела, но, как оказалось, вовсе не для того, чтобы о чём-то узнать. Один молча шёл и смотрел, а вот второй… Второму, видимо, хотелось показать, насколько он крутой фотограф, и просто поболтать.
— Ну, ты-то конечно не знаешь, что это такое. Ты ведь молодая, тебе не понять. А я в Чернобыле был, у меня много знакомых пострадало. Ой, а это что у тебя такое? — Дозиметр-накопитель. Шкала от 0 до 50 рентген. — А там на стене что за табло? — А там нормальный московский радиационный фон: 0,11 мкЗв/ч. — Что еще за бред, какие зиверты? Не бывает такого фона!
Угу. Вы были в Чернобыле, вполне верю. До аварии, видимо.
— А вот на этой фотографии композиция никакая (архивная фотография живого города Припять). — А вот тут сюжета нет (разрушенная телефонная будка в Припяти сегодняшней).
И последний аккорд:
— Дерьмо какое-то, кто так вообще фотографирует? Ни глубины, ни цветопередачи! Фото даже не обработано нормально, всё в каких-то точках!
На фотографии — верхняя биологическая защита (фактически крышка) реактора четвёртого энергоблока, как она выглядит сейчас, внутри саркофага. А точки — это матрицу фотоаппарата «шьёт» от высокого уровня радиации.
Мне положено было вести себя предельно корректно и вежливо, неуважаемый, и я с удовольствием промолчала, представив, что вас заперли в саркофаге на пару деньков. Фотографируйте, пожалуйста, так, как надо, качественно. И долго.
Перед уходом он спросил меня: «Ты чего такая грустная»? Ох, как же мне стыдно было перед ликвидаторами, которые гораздо младше, чем эти двое… Ликвидаторы, простите, пожалуйста, что мы не выставили их, догнав пару раз чем-нибудь тяжёлым, желательно фонящим, хотя очень хотелось.
Сегодня в час я пришла на почту. Тишина, разве что птичьего пения не хватает для настоящей идиллии. Перед дверью — одна на вид благовоспитанная дама. На трёх стульях (благо в другой очереди) притаились чистенькие, аккуратные коршуны за 60, зыркающие, кого бы поклевать. Дама благополучно ушла, попросив «занять её место». Уже тогда я знала, что чинно всё не закончится.
Замечена особенность: если перед закрытой дверью, привалившись к стене, стоит человек, поглядывая на часы, значит, есть основания полагать, что дверь закрыта. Но нет: каждый вошедший считает долгом подойти, потягать за ручку, вылупить глаза и спросить: «Обед? Как? А до скольки?» После десятого «обед, до двух» я хоть и не ненавидела всех входящих, но взгляд у меня был, как у сидящих рядом коршунов.
А очередь тем временем собиралась. Возникла долгожданная дама-революционерка, объявившая: «Какая очередь? Мы тут все первые!», горячо поддерживаемая коршунами, сидящими в другой очереди. Революционерка быстро заняла пост рядом со мной, привалившись к двери. Я хмыкнула про себя, представляя, как именно будет определяться первенство. Старушка, стоящая за мной, медленно приковыляла ближе, заняв моё личное пространство собой и своей клюкой. Клюка чуть подрагивала — старушка то ли предвкушала азарт, то ли нервничала из-за очереди.
Вернулась дама, стоявшая передо мной. Оставалось как раз минут десять до конца обеда. Естественно, началась свара по поводу первых мест. Революционерка, поддерживаемая коршунами, вдруг объявила, что она и вовсе стояла первой, только вышла, так как было душно. Я про себя решила, что мне тоже следовало съездить домой — душно же, в конце концов! Почему коршуны молчали о загадочной первой революционерке, когда я спрашивала, кто первый в очереди, — загадка.
Наконец все примолкли, и воцарилась гнетущая и мрачная тишина. Я представляла, как открывают дверь, и толпа штурмом идёт на взятие крепости — прошу прощения, касс. Я видела отчаянное сражение возле дверей и почти слышала крики: «Уррра!»
Естественно, ровно в два двери не открыли. Толпа волновалась. «Да какой вообще у них может быть обед!» — воскликнул кто-то. И правда, какой обед? Работники же не люди, есть-отдыхать не хотят. Вы тут за час готовы поубивать друг друга, а они целый день должны сидеть на вас пялиться. Кто-то стучал в двери, кто-то искал несуществующий звонок…
В двери что-то щёлкнуло. Штурм начался! Моя цель была определена, стояла я ближе всех к двери, и до нужной кассы добралась первой. За спиной слышалось: «Что ты меня толкаешь? Ты меня не толкай, я на своей родине нахожусь, а ты…» Эта была дама, стоявшая передо мной ещё в тот благостный миг, когда обед только начинался, та самая, что жаловалась мне на невоспитанных людей и плохие очереди. Все уже сложили топоры войны, но дама только вошла во вкус. Судя по всему, мужчина на свою беду задел её локтем, и женщина всё распалялась, разбрасываясь оскорблениями на национальной, гендерной и тупо бабской почве. Я молчала, вовсе не собираясь ради неизвестной скандалистки становиться Дон Кихотом в борьбе с ветряными мельницами. Да и ветряные мельницы не так опасны, как разъярённая толпа.
Счета были оплачены — все, кроме одного. В банк. Ещё одна очередь…
Поддержу волну праведного гнева о «мудрых стариках». Установки «у стариков можно многому научиться», «старики нажили огромный опыт и знают, как лучше» настолько крепко засели в тогда ещё детское подсознание, что теперь я, взрослая девушка, вынуждена бороться с этими опасными стереотипами, чтобы прекратить испытывать чувство вины перед «мудрейшими» за свои своенравие и инакомыслие.
Моя бабушка — типичный представитель старшего постсовкового поколения, причём далеко не худший, должна заметить. С младых ногтей она неустанно вдалбливала в мою неокрепшую голову несколько важных с её точки зрения аксиом. Для наглядности сравним эти аксиомы с моим реальным жизненным опытом.
1) Хороший и порядочный человек всегда работает от зари до зари, не щадя себя. Нищенская зарплата? Ничего страшного, зато тебя люди будут уважать. Много работать за гроши — почётно (читай: «мало работать за большие деньги — стыдно»).
Собственный опыт: маленькие деньги зарабатываются долго и тяжело. Мало-мальски существенные — быстро и относительно легко. Я сейчас о законных способах заработка, если что. Если на твоей работе тебе платят гроши, а нагружают, как мула — не будь тряпкой и меняй работу. Ищи себя. Меняй профессию, в конце концов! Это лучше, чем всю жизнь с лицом праведника ныть о том, как всё плохо. Смешно, что сменив профессию, имея заработок, который меня устраивает и (о ужас!) не сильно напрягаясь, я постоянно чувствую стыд.
2) Женщина должна уважать мужа. Пьёт по-черному? Завёл любовницу? Ну ничего, надо понять и постараться исправить.
Собственный опыт: никто и никогда не смог добрыми намерениями вылечить алкоголика. Если мужичок — закоренелый бл%дун, а ты с по-прежнему с ним, ты тряпка с низкой самооценкой. От подобных экспонатов нужно бежать, как от огня, ибо мир полон прекрасных мужчин, и мой счастливый брак тому подтверждение.
3) Никогда нельзя допускать, чтобы о тебе говорили плохо. Не высовывайся — и никто не будет о тебе сплетничать.
Собственный опыт: если ты с точки зрения социума слишком успешен, счастлив, красив или не дай бог всё одновременно, завистники и сплетники будут вокруг всегда. Единственное верное решение в данном случае — не рефлексировать вообще.
В общем, что могу сказать — задолбали. Опыт наших стариков на сегодняшний день — отличный способ воспитать задрота-неудачника. Всем остальным могу только пожелать брать пример с более достойных прототипов.
В детстве мне активно внушали, что старших надо уважать. За двадцать лет своей жизни я в этом серьёзно разуверился.
Есть в нашем доме одна милая бабуля. «Ветеран войны» и «немощный инвалид» в свои 82 года даст фору любому начальнику по части контроля за жильцами дома. Да, Наталья Николаевна, это про вас.
Именно вы полтора года назад, когда я с семьёй переехал в этот дом, долго впаривали мне свои взгляды на воспитание современной молодежи и были крайне удивлены и обижены, когда я посоветовал вам помолчать в ответ на ваше критичное замечание о моих армейских ботинках, кожаной куртке и мотоперчатках.
Именно вы вконец задрали мою семью, мать и бабушку. Они уже вздохнуть не могут от вашей постоянной матерщины на лестнице по части «дикого шума» из моей квартиры. Скрип паркета 70-х годов выпуска вам мешает спать, и у вас жуткие мигрени? А что мешало вам летом выйти на улицу и обложить матом компанию пьяных малолеток, горланивших «Сектор Газа» в три часа ночи? Почему вы спрятались в своей квартире и потом рассказывали, какой у вас сосед нехороший: вышел и начистил рыла парочке особо громких шпанят, чтобы заткнулись наконец? В милицию его сдать надо, да…
Именно вы, глава дворового комитета по соблюдению нравственности, обложили матом мою девушку, увидев её один раз в жизни. Потом вы долго извинялись и пытались сказать что-то в стиле «Я не про Танечку», когда я объяснял вам, вашему мужу и вашей дочке Валечке, что прилично, а что неприлично говорить про малознакомых людей.
Именно из-за вас я провёл пару суток в обезьяннике и имел долгий разговор с представителями силовых структур. Безусловно, утренние тренировки, отсутствие пристрастия к курению и алкоголю и отработка приёмов бокса на открытом воздухе — однозначный признак экстремиста-террориста. Обыск в квартире и последующие извинения милиции — отличное впечатление и хороший подарок ко дню рождения.
Оставим за бортом ваши хамские выходки по отношению ко мне. Хочется пожелать остальным вменяемым людям тотального отсутствия таких вот соседей — «уважаемых людей» и «мудрых стариков».
Не так давно возле нашего подъезда случился небольшой ремонт: починили дверь с домофоном, поставили новую скамейку и покрасили её и стену под козырьком. Не прошло и пары дней, как чуть ли не на свежую краску стали лепить объявления. Сегодня, подходя к дому, я увидел одно особенно наглое, на котором красовалась приписка: «Не срывать! Уважайте труд других людей!»
Не выдержал — достал из сумки ручку и приписал: «А вы уважаете труд тех, кто красил эту стену?» Получил шумные претензии со стороны бабулек на лавочке: оказалось, я — хулиган. На моё возражение, что хулиганы — те, кто клеили объявление, последовал ответ: да, мол, поступили они нехорошо, но тебе-то какое дело?
Вот так, товарищи. А потом мы ещё удивляемся, почему так плохо живём. Потому что всем всё равно, везде «не наше дело».
Меня дико задолбал шумный сосед. Казалось бы, проблема банальна, ан нет: дело даже не в шуме, а в том, что сосед не соответствуют стандарту «шумных».
Как вы думаете, какой тип соседей может шуметь сильно, систематически и безнаказанно? Студиозусы, проводящие от сессии до сессии время в шумных вечеринках? Алкоголики, устраивающие скандалы с воплями и битьём посуды? Меломаны, репетирующие басовые партии по ночам? А вот и не угадали. Главный ужас — пожилая интеллигентно выглядящая бабушка, страдающая возрастной тугоухостью и возрастной же бессонницей. Дни и ночи напролёт она держит включённым телевизор: сериалы она смотрит, в остальное же время «ящик» включён, очевидно, для фона. Сериалы и концерты отечественных юмористов, жареные новости и мистическая чушь, эротика и музыкальные клипы, — одинокой бабушке всё равно, чем разнообразить свою жизнь. Её древние уши уже почти не слышат, так что бабушка выкручивает громкость подаренного внуками телевизора на такую громкость, что слышно даже не через этаж, а через два. Но самое страшное, что бабушка категорически отказывается признать, что звук громкий: по её словам, она слушает «тихонько».
Казалось бы, одинокая старушка — не тот случай, когда можно ожидать множество проблем. Однако людские стереотипы играют здесь кошмарную отрицательную роль. Бабушка никоим образом не вписывается в образ «малолетних наркоманов», «неблагополучных алкоголиков» или «проклятых металлистов», и в то, что она не даёт спать парочке квартир, не верит никто, даже соседи, которым не досталось музыкального угощения, — чего уж говорить о чужих людях вроде домоуправления! Вызванная милиция тоже беспомощно разводит руками: бабулька трезва, не дебоширит, открыв дверь, трогательно теряется и удивляется, обещает «сынкам» сделать потише и даже делает — ровно до ухода наряда. Не заламывать же ей руки и не вести в отделение, ведь в этом самом отделении тоже никто не поверит, что это не произвол наряда… После парочки вызовов бабулька и вовсе перестала открывать дверь милиционерам, поняв, что её древний возраст гарантирует безнаказанность.
Вот уже более десяти лет три квартиры, граничащие с одной из комнат бабки, живут с непрерывным телевизионным аккомпанементом. Новости и сплетни, сериалы и реклама, безголосые распевки и вымученные эротические стоны, — всё это живёт в наших квартирах с шести-семи утра и до часу-трёх ночи: спит старушка очень мало, а всё то время, что она бодрствует, работает и её ТВ. На попытки подарить ей наушники и слуховой аппарат она обижается: у неё-де «отличный слух», телевизор она включает «тихонечко», да и вообще, это всё «вам, проклятым молодым, делать нечего, вот и придираетесь к несчастным старикам, героически строившим для вас, неблагодарных наркоманов, коммунизм». Милиция, как и прочие проверяющие органы, перед возрастом и трезвостью бессильна: стариков обижать нельзя; долг всех людей — всячески старикам служить и помогать; старикам позволено всё, так как они — старики; возраст — это универсальная индульгенция; старики чисты, непорочны и не способны никому мешать, а если они кому-то мешают, то тем, кому они помешали, должно быть стыдно за такие мысли, чувства, и ощущения. «Мешает шум — купите беруши».
Ворочаясь ночью, капая перед сном корвалол в чашку, укачивая не могущих заснуть детей, засыпая под блядские стоны и просыпаясь под идиотски-радостный бред ведущих, мы умоляем мироздание отнять наконец жизнь у глухой кочерыжки, вконец охреневшей от безнаказанности, пришедшей к ней с возрастом. Проклятая тварь, гордо отказавшаяся от дорогих и удобных радионаушников и кричащая из-за дверей наряду милиции: «Если вы ещё раз ко мне придёте, я позвоню в ОВД, скажу, что вы меня, старую больную женщину, толкали и оскорбляли, и вас уволят», мы искренне надеемся, что ты будешь подыхать долго и в муках, ибо осознанно устраиваемые тобой мучения нас, жителей трёх квартир, не должны быть оплачены твоей лёгкой кончиной.
Работаю корреспондентом в городских новостях на одном из крупных каналов. Люди, как вы меня задолбали! Откуда взялся миф о том, что мы получаем миллионы долларов, сидя на попе ровно?
Приезжаю на «прорыв трубы с горячей водой, залившей половину улицы». На месте оказывается пара бабушек и лужа меньше полуметра в диаметре. Я разворачиваю съёмочную бригаду: нечего там снимать. И понеслось! Ну да, божьему одуванчику не придёт в голову, что своим ложным вызовом она лишила всех нас обеда. Что для того, чтобы ей было что посмотреть по телевизору, мы пашем ненормированный день, иногда без выходных и не за самую высокую зарплату. Мы всё равно зажрались, и до простых людей нам дела нет.
Почему, когда появляются проблемы, они звонят не туда, где их решают, а на телевидение? Мы не добрый волшебник в голубом вертолёте! Мы не умеем ремонтировать подъезды и чинить электричество. Мы не можем ради вас отменить очередь в поликлинике, снизить цены в магазине или угомонить шумных соседей. Почему вы зовёте нас на съёмку, а когда выясняется, что вы сам дурак, виноваты в этом мы? Это не мы не платили три года за свет — так почему мы должны сделать так, чтоб вам его прямо сейчас включили? Почему, когда мы что-то снимаем на улице, нужно лезть в кадр передавать приветы дальним родственникам или корчить рожи на заднем плане? Почему нужно дёргать или толкать оператора и кричать, что вам не видно, особенно если вы не на концерте, а на месте пожара или серьёзной аварии?
— А с какого вы канала? — А что вы тут снимаете? — А можно привет передать? — А меня покажут по телевизору? — А вы Парфёнова (Путина, Пугачёву) лично знаете? — А я вчера по какому-то каналу видел передачу про НЛО, это правда? — А как можно президенту написать? — А у вас прогноз погоды врёт! — Девушка, а вы журналист? — А у нас завтра утренник в детском саду, вы приедете? — Совсем по телеку смотреть нечего, одну х$#ню показывают!
Дорогие мои горожане, пожалуйста, не мешайте нам работать. Мы не задрали нос, мы не поймали звезду, — мы просто хотим делать своё дело без посторонней помощи.
bash.im
ithappens.ru
zadolba.li