Музыка

Преподаватели сольфеджио и муз. литературы, за небольшим исключением, самые страшные люди в музыкальной школе. Это ведь так трудно — вести предметы, которые не являются профильными и по большей части никому и не нужны (в том виде, в котором имеются), но при этом занимают большую часть учебного времени. Комплексов от такой работы — пруд пруди.

Ужас какой: шестилетка стесняется выйти к доске и спеть песенку. Точно бездарь, не быть ему музыкантом! Дети (подготовительная группа 5–7 лет) иногда пугаются и плачут. Умственно отсталые! Не-не-не, преподаватель, у которого дети боятся отвечать на уроке, тут ни при чём — он гений и король. Родителям не нравится подход преподавателя к ребёнку — ну, вы поняли.

На уроках музыкальной литературы важнее всего уметь отличать стопицот оперных арий на слух. Ну и что, что та музыка, которую одним пальцем правой ноги наигрывает на фортепиано такой вот «учитель», сильно отличается от того, что было на оригинальной записи.

А как вы издеваетесь над абсолютниками… «Зачем нотами пишешь? Разбросал тут горох! Слушай от тоники».

Вам же так необходимо доказать, что именно ваши предметы наиглавнейшие, что именно сольфеджио делает музыкантов. Так хочется чувствовать себя нужными. Но вот беда: дети идут в музыкальную школу получать начальные навыки игры на выбранном инструменте, а вовсе не решать псевдоматематические задачки из септаккордов. И ваша задача (если уж вы называете себя преподавателями) — сделать их обучение приятным и полезным. Найти подход к Васе, который боится, Маше, которая ест козюльки, и Пете, у которого данные на среднюю тройку. Пусть из него не вырастет талантливый исполнитель, но в ваших силах научить его любить музыку.

Кажется, когда я надеваю наушники, где-то загорается красная лампочка. Прибегает мама. Боковым зрением вижу, как шевелятся её губы, причём непонятно, то ли она со мной разговаривает, то ли с отцом перекрикивается. Слышу же я примерно такое:

— Ты почему устала быть покорной! Ты устала быть рабой! А дядя Володя упал со стоном, опалённый высотой… И вообще, я свободе-е-ен, словно птица в небесах…

В определённый момент ловлю на себе ненавистный взгляд и понимаю, что весь этот бред адресовался мне. Снимаю наушники, прошу ещё раз повторить. «Нет, ну нормально? Ну кому я рассказывала…» — и обиженно удаляется. Вот нельзя ткнуть в меня чем-то? Или пальцами перед носом пощёлкать, раз уж так хочется поговорить? Неужто не видно, что меня, по-народному выражаясь, колбасит?

Отдельно хочется пожелать скорейшей смерти людям, которые, чтобы поговорить, выдёргивают из уха наушник. За провод. Чтоб вы сгорели! У меня из-за вас наушников на неделю едва хватает. В такие моменты я чувствую, как эта тоненькая ниточка отрывается от динамика, так, словно во мне рвётся какой-то нерв. Злобно поворачиваюсь.

— Чего надо?!
— Привет, говорю!
— Ты в курсах, что ты мне наушники за триста гривен щас порвал?

На самом деле наушники куплены за червонец, но гнев сильнее.

Офонаревший взгляд. Аккуратненько вынимает второй наушничек из моего уха, боясь лишний раз дышать. Втыкает себе. Замирая, нажимает кнопку «Play», облегчённо вздыхает.

— Ну, работает же!
— Работает! А если б не работало?

Снова обиженный взгляд. И снова я злобный тиран.

Заклинаю вас! Пожалуйста, научитесь общаться с меломанами, не повреждая их вещи и нервную систему. Или, ещё лучше, никогда не трогайте человека в наушниках.

Какое-то время я преподавала в музыкальной школе при институте сольфеджио и музыкальную литературу. В подготовительном классе — двадцать с лишним человек, из которых от силы трое тех, кто способен думать. «Митенька, выходи к доске, спой всем нам песенку, которую мы вместе выучили». Митенька смотрит отсутствующим взором и не двигается с места. Когда фраза повторяется дважды, Митенька делает неуверенный шаг в сторону доски, а дальше его нужно взять за ручку и вывести в центр класса лично. И при этом обязательно проследить за тем, чтобы ребёнок не напугался и не заплакал, ибо за дверью неустанно дежурят родители.

А после урока обязательно зайдёт мамаша и спросит: как сегодня «работал на уроке» её сынок? Вот тогда стоишь и думаешь, как лучше ответить — соврать, что всё хорошо, но есть над чем работать, или откровенно сказать, что музыка — это не его? Скажешь правду — мамаша рассердится, сверкнёт глазами и уйдёт «искать другого преподавателя». Сочувствую другому преподавателю.

Это что за интернат для умственно-отсталых? Когда тащите ребенка на занятия, будьте добры, смотрите правде в глаза и не врите сами себе. Если у Саши нет слуха и абсолютно отсутствует чувство ритма, то даю 99 из 100: он не только не станет выдающимся музыкантом, но ещё и наберется комплексов, так как в группе будут дети куда сообразительнее и талантливее.

Мамы, папы, спросите у ребёнка: хочет ли он танцевать? А играть на скрипке? И ладно ещё, когда у ребёнка есть к этому способности, но нет желания — его-то как раз можно возбудить. Вы же приводите бездарей и ждёте, что преподаватель сделает из них Моцартов.

Ходила я тут в доблестную пилицию забирать мужнино разрешение на покупку ружья. Разрешение забрала без проблем, но шутка чёрного юмора не в этом. В доблестной пилиции на всё отделение громко и разухабисто играл «русский шансон». Ага, эти самые «Отсидел я пять лет от звонка до звонка» и прочая подобная бня. Я даже усомнилась, туда ли я попала. Оный «шансон» и в салоне маршрутки прекрасен настолько, что без плеера я там не езжу, но в данном учреждении он звучал как-то особенно абсурдно. Правоохранительные господа и дамы, что это было?

Я гитаристка. Начинающая, так что кончики моих пальцев ещё слишком мягкие для игры на металлических струнах, но я стараюсь, и если сильно пальцы не травмировать, то играть можно.

Все вы знаете, как происходит сдача крови. Вы даёте направление, вам чиркают ланцетом или специальной иголкой по пальцу и с помощью стеклянной трубочки забирают некоторое количество вашей красной жидкости. И всё бы ничего, но для гитариста пальцы — это святое. Понимаю, что не сдавать вообще нельзя, и соглашаюсь пожертвовать каким-нибудь пальцем, не нужным мне для игры. Например, мизинцем на правой руке. Или указательным — он быстрее заживает. Но уже не первая «добрая женщина» молча улыбается на мою скромную просьбу не трогать безымянный палец и смачно чиркает по нему. И опять около недели гитара пылится в стороне.

Неужели так сложно растерзать другой палец? Ведь они все растут из одной руки, а обе руки — из одного туловища. Вероятно, в безымянном важная вена, идущая прямо в сердце, безымянный менее нужен в быту, это просто инструкции… Но, чёрт подери, есть же доктора, сочувствующие нам, музыкантам, и послушно берущие кровь из другого отростка! Почему нельзя делать так всегда? Вам ведь за это из зарплаты не вычитают. Я не всё понимаю в этих ритуалах, но объяснять мне никто не хочет — все просто улыбаются. Задолбали!

Кто читал Пратчетта, помнит момент из «Вещих сестричек», когда отдавали младенца бродячим артистам. Как-то так: «Что ж вы сразу не сказали, что к младенцу прилагается мешок денег? Потому что если бы мне пришлось вас покупать, вы бы этих денег не стоили».

Мне требуется особый музыкальный инструмент. Главные требования: малый вес (я не ломовая лошадь), звучность без гнусавости и писклявости и определённый диапазон. Вопрос денег не является ключевым (хотя, конечно, приятно потратить меньше, чем на западный аналог).

Рекомендуют мастера. Списываемся. Мастер поначалу вполне позитивен, готов рискнуть и попробовать что-то новое, что не входило раньше в его ассортимент. В конечном итоге суммирую обсуждённые параметры в одно письмо. И тут — бац! Диапазон буду делать только такой, потому что у меня струны только такие (не вопрос, прислала бы нужные сама за свои деньги). Вес будет с разницей такой-то — что вам какие-то полкило? Дерево другое. И вообще, буду делать такой, как всегда, а то вы у меня инструмент не купите, и куда я его дену? Хм-м, а куда же уйдёт моя предоплата?

Естественно, отказываюсь. На что мне вставляют шпильку: мол, вы просто из-за цены. Раз такая жмотина, идите к другому мастеру (известному в своих кругах, но не мой профиль). Не выдерживаю и пишу, что не в деньгах вопрос, а в перемене настроения мастера. Это к тому, что он знает, что у меня стоит импортный инструмент в два раза дороже заявленной цены. И тут-то хвостик завилял: мол, извините, я не понял…

Захочется ли мне дальше сотрудничать с человеком, которому сначала изливаешь душу, мечты и тонкую подноготную будущего инструмента, а в ответ получаешь: «Кушайте ширпотреб, как все»?

Задолбали организаторы концертов на очень крупной московской площадке. За год я посещаю как минимум два десятка концертов, из них штук шесть — в этом самом месте. Везде есть свои косяки, но такого бардака, как тут, я больше не видел нигде.

На всякий случай скажу: это не совсем взгляд со стороны. В своём областном центре я крупнейший промоутер. Восемь мероприятий только в этом году — без очередей и проблем для зрителей.

Недавний концерт сэра Пола Маккартни. У нас с девушкой билеты в фан-зону, официально купленные за шесть тысяч рублей каждый. Приходишь почти за три часа заранее, отстаиваешь очередь для попадания на территорию спорткомплекса. Полчаса на холоде — и ничего не проверяющие милиционеры наконец пропускают тебя через узенькие металлические воротца. Пронести можно хоть мотороллер, показать можно хоть билет на Стаса Михайлова — при таком адском потоке сойдёт что угодно. Зачем это искусственное ограничение? Непонятно.

Думаете, дальше внутрь? Как бы не так. Теперь обладателям стоячих мест билет нужно поменять на браслет. Эта операция проводится не на входе в зал (как это делается во всём мире — я не раз бывал на громадных европейских стадионах), а в двух шатрах, расположенных сбоку от входов в комплекс.

В каждый из шатров молниеносно выстраиваются чудовищные очереди. Два шатра — очень мало, пропускная способность каждого крайне низкая, но и это не самое страшное. Отстояв минут пятнадцать на морозе, ты вдруг слышишь, что вроде как в этом шатре обслуживаются только обладатели билетов в левый танцпартер, а если у тебя билет в правый или в фан-зону, то тебе в другой, где уже стоит очередь тыщи в полторы человек.

Оставляешь девушку стоять и бежишь узнавать, так это или нет. Где-то есть вывески? Нет. Кто-то объявляет об этом? Нет. У кого-то можно спросить? Нет. Многие вообще не знают, что нужно менять билет на браслет — их посылают в хвост очереди уже от входа в зал. Где хоть какая-то информация, а, организаторы?

В конце концов ты отстаиваешь за тридцать пять минут очередь в шатёр, где тебе чуть не ломают кости о барьерчики на входе, и попадаешь в такую же по размерам очередь — теперь уже в подъезд самого спорткомплекса. Там показываешь корешок от билета, браслет — и после часа с лишним на холоде ты наконец-то внутри.

Всё? Нет. Теперь надо найти то единственное окошко гардероба, где обслуживается фан-зона. В остальные тебе почему-то нельзя, и неважно, что в фан-зону продано четыре тыщи билетов, что там охрененная очередь, а в соседних окнах по нескольку человек. Главное — кем-то установленный «порядок».

Сдали вещи? Напоследок вас ждёт гигантская очередь в зал с суматохой и небольшой давкой в конце. Нетрезвые охранники на входе заботятся в основном о том, чтобы их не смели. Я легко проношу запрещённую воду, мой сосед по очереди — зеркалку на штативе. На концерте рядом со мной будут стоять люди, купившие гораздо более дешёвые билеты в танцпартер, но пробившиеся в суматохе в фан-зону, или просто давшие пятьсот рублей тем же охранникам.

После концерта мы опять стоим минут двадцать пять в гардероб, где единственная бабка обслуживает чуть ли не половину фан-зоны, путаясь в номерках.

Вы задолбали так плохо организовывать концерты. Вы берёте неадекватно большие деньги за билеты, от жадности идёте на очень некрасивые трюки (например, на Маккартни по ходу продаж вдвое увеличили фан-зону) — так хоть сделайте так, чтобы людям не пришлось полтора часа мёрзнуть и унижаться!

Кто-то жалуется, а я люблю своё начальство без меры. За что люблю, спросите? За умение правильно играть чувствами подчинённых.

Я артист оперного театра. Рядовой труженик голосовых складок и ног: именно этими четырьмя частями человеческого тела такие, как я, и зарабатывают себе на квартплату, пенсию и остальные глупости. Музыка — штука, неподвластная бухгалтерскому учёту и другим математикам, поэтому работу музыканта работодатель оценивает исключительно по собственному желанию, вкусу, капризу и бюджету.

Как вдохновить музыканта? Схема проста. Дать музыканту кучу материала, потом, когда этот материал сделан в совершенстве и подтверждён признанием публики, опустить музыканта, сказав ему, что он полный нуль, лишить его работы на время, а потом, когда зарплата и премия, мигнуть ему этими цифирями, что всё окей. И опять с начала.

Друзья! У нас, музыкантов, эта схема работала, работает и будет работать. Я люблю и уважаю свое начальство. И, что самое интересное, к себе уважения я не теряю. Я понимаю, почему они так делают. А вот понимаете ли своё начальство вы?

Гопота, слушающая на мобильнике музыку, которая хрипит и разрывает мозг окружающим, поднадоела уже давно. Обычно я стараюсь просто поскорей пройти мимо них, но вчера вышло немного иначе.

Сижу в страшной запарке на кассе (пошла летом поработать в супермаркет, а осенью на преддипломную практику уже). Третий день подряд нереальное количество людей, очереди по паре десятков человек на каждую кассу — в общем, ни единой паузы. И тут вдруг доносится до меня надрывающийся сиплый русский рэп из мобильного местного ПТУшника. Ко всем стилям я отношусь терпимо, но если кому-то русский рэп нравится, то почему бы не слушать его в своё удовольствие, а не навязчиво склонять к прослушиванию всех? Причём стоит парень в очереди не на мою, а на соседнюю кассу, то есть медленно продвигается в очереди за моей спиной.

Терпеливо дождавшись, когда он будет чётко около меня, резко встаю, оборачиваюсь так, что мы становимся лицом друг к другу, и говорю:

— Уважаемый! Вам не хватает 15 грн на наушники? Может, посочувствовать чем смогу?

Парнишка смотрит на меня — на голову выше его, с ирокезом на голове, в ушах серьги в виде гитар… Только и выдавливает:

— Извините…

И телефончик бегом в карман.

Я учусь в самой главной музыкальной школе Санкт-Петербурга. Всеми преподавателями я очень доволен и благодарен им весьма. Одна беда: учителя по хору больно часто меняются, и каждый пытается учить по-своему (напрашивается аналогия с преподавателями защиты от тёмных искусств в «Гарри Поттере»).

Первый преподаватель был отличный. За первое полугодие обучения в школе мы выучили три произведения: двух-, трёх- и четырёхголосное, не говоря уже о проходных упражнениях и «песенках». Всё было прекрасно, но вот беда: в начале второго семестра он уехал в Норвегию, где хороших специалистов, видимо, ценят куда выше, чем у нас.

Новый хоровик — отличный «технарь» (поёт здорово), но вот времени и сил на нас у него было немного: основные деньги он зарабатывал в некоей строительной компании. Мы исправно долбили программу и к концу второго года обучения исполнили три сложных песни и четыре простеньких. При этом в сложных, конечно, налажали: не наш уровень.

Сейчас я на третьем году обучения, и у нас опять новый педагог. Этот старательно пытается сделать из нас настоящих профи, обучить верной технике пения и донести всю суть гениальных баховских хоралов. Мы бы и рады, конечно, да времени больно мало: четыре часа в неделю, из которых я успеваю дай бог на один-два по причине бесконечной работы. У кого времени побольше и данные вокальные позволяют, поют неплохо; мы же с несколькими такими «неудачниками» плетёмся в арьергарде.

Задолбало здесь два момента. Первый: омерзительное отношение государства к педагогам, в результате чего последние вынуждены уезжать из страны или искать заработка в совершенно других сферах. Второй: стремление педагогов музыкальной школы сделать из взрослых учеников настоящих мастеров. Видимо, при этом учителя забывают, что пришли в школу, а не в училище или консерваторию.

Что с этим делать, я даже и не знаю. Пойду, что ли, посижу за пианино и разберу очередную убийственую партию…