Мне 21, есть муж и ребёнок, но выгляжу я где-то лет на 15, да и всегда выглядела молодо.
Задолбали гинекологи! Нет, ничего против исполнения ими их функций я не имею, но большинство встреченных мной — гибрид следователя и психоаналитика. Нормальные врачи на медосмотрах почему-то не считают нужным читать нотации о здоровом образе жизни и пророчить страшные кары за неисполнение предписаний; ни одному из них ещё не приходило в голову пытаться уличать меня во лжи.
* * *
В 18 лет прихожу на очередной медосмотр (студенты полевых факультетов проходят его дважды в год по правилам). До этого на осмотре была уже три раза, и врач ничего необычного не замечал. Но со времени последнего медосмотра я начала половую жизнь, и начался цирк:
— Сколько лет? — 18. — Со скольки начала? Сколько партнёров? — С восемнадцати. Один. — (с подозрительной улыбочкой) А точнее? — (удивлённо) Две недели назад. — Да ладно врать-то! Знаю я вас, студентов...
Тётя складывает лапки и не записывает мои «показания» в карточку. Интересно, чего она ждёт? Я должна начать торговаться, уменьшая возраст и увеличивая количество, или вызвать свидетеля? Представляю, как звоню по мобиле своему молодому человеку и прошу его подтвердить правдивость моих слов. Нервно хихикаю. Наконец догадываюсь отобрать у тётки карточку, найти запись о предыдущем посещении полгода назад и ткнуть её туда носом. Данные после ещё пяти минут допроса наконец записаны.
Это только начало! Углядев какие-то дефекты эпителия, врач посылает меня к коллеге на более полное обследование. Записываюсь. Прихожу. С порога:
— И как это тебя, дорогая моя, угораздило подцепить одновременно сифилис и... Да, тяжёлый случай.
Я в состоянии лёгкого ступора. Лёгкого, поскольку анализ на сифилис входил в тот же медосмотр, и его отрицательный результат был мне доподлинно известен. Опускаю глаза на карточку, откуда тётка зачитывает диагноз. Карточка явно толще моей и имеет наклейку другого цвета. Пытаюсь объяснить тётке, что ей принесли не ту карту.
— Да ладно, не ту! Ты же Иванова!
Ну, да, я Иванова, только Ивановых лишь на моём факультете пять человек. А ничего, что зовут меня по-другому, родилась и поступила я на год раньше, да и вообще учусь на другом факультете? Разобрались. Тётку всё время заносило на лекцию о вреде раннего начала половой жизни. Взяла анализ, сказала прийти тогда-то.
Захожу в кабинет и слышу вопль узнавания: «О! Сифилис!» — «Э-э-э. Доброе утро» Всё повторяется почти дословно. Тёткина память явно ассоциировала меня с чужой картой. Разобрались.
Новый визит. Тётка блещет оригинальностью: «Ну что? Твоего мужика уже откачали? А то он как узнал, что у него, так здесь вчера в обморок и упал». Вздыхаю и опять начинаю разъяснять, что это был не мой.
* * *
19 лет. Я успела выйти замуж и забеременеть, взяла академ и уехала на лето к родне на юг. Становлюсь там на учёт в местную женскую консультацию. Для краткости привожу реплики врача разрозненно, сборной солянкой за три месяца.
— Ты к нам из детской консультации?
С четырнадцати уже ходят во взрослую.
— Студентка беременная, а ты хоть знаешь, кто отец-то ребёночку? Да? А он знает?
В руках у неё моя обменная карта и паспорт. И там, и там есть запись о наличии мужа, а в карте ещё и его обследование.
— Чего это ты мне даёшь? Ах, твою справку и ксерокопию паспорта мужа, чтобы доказать, что у вас одна группа крови и резус... Не хочешь еженедельно сдавать кровь на антитела? А почему? Потому что при таком сочетании конфликта быть не может? А вдруг у отца ребёнка кровь другая? — улыбается тётка с намёком.
— Так, чего у тебя с венерическими заболеваниями? Сдай-ка ты платный анализ. Как это сдавала? Тут написано просто: «Венерических заболеваний не обнаружено». Тут же не написано, каких не обнаружено. И вообще, этот результат уже старый (три недели назад), за это время многое могло случиться, — и очередная поганенькая улыбочка.
— Сколько лет тебе? Мужу? Сколько партнёров у тебя? У него? А сколько было? Чего?! Ему за 20, а ты у него первая и единственная? Ладно тебе, так не бывает.
— Итак, записываем: беременность первая. Сколько было выкидышей, абортов, мертворожденных?
— Чего это ты беременная разьездилась? Кати обратно в свою Москву, там и наблюдайся.
— Как это уже седьмой месяц, а отёков всё нет? (под нос) Когда же у тебя, зараза, отёки появятся?
— Какие жалобы? Печень, почки, сердце, кишечник? Как это нет проблем? У всех есть, а у неё нет!
Или меня задолбали психологи, или встретившиеся мне были недоучками, получившими диплом по электронной почте. Проблема была вроде не особо модная, но для меня болезненная: муж мне изменял. Когда миновал самый тяжелый период, решила обратиться к психологу. Вопроса было два: как пережить факт измены и как избежать таких сюрпризов судьбы в дальнейшем.
Первое, что поразило — вывод «проблема только в тебе» из любых посылок.
— Наверно, достала его опекой и контролем? Полностью доверяла? Ну, что ж ты хочешь, за мужчинами же надо присматривать, они ж как дети малые, ко всякой гадости тянутся.
— Дура, с тобой не о чем поговорить? Нет? Ну, настоящая женщина не показывает свой ум, таких мужики не любят.
— Отказывала в сексе? Нет? Проявляла инициативу? Ну, мужчины же охотники, ты должна быть труднодоступной добычей.
— Следовало отпустить его, ему нужно было разобраться в себе. Если чувство настоящее — он бы вернулся. Или вы перешли бы на новый уровень отношений.
Спасибо, блин. Если решу избавиться от умного, интересного и, что уж там таить, до сих пор любимого мужа, непременно последую этому совету.
Самое бесящее — это глубокомысленные заявления: «Настоящая женщина всегда знает, чем привлечь и как удержать мужчину», «Это в крови», «Это врождённое», «Это интуитивно понятно», «Ты должна это почувствовать». Видимо, я ненастоящая женщина — мозги у меня мужские. Если я прошу совета, мне не нужны философские рассуждения — мне нужна чёткая подробная инструкция. А болтологию я и нагуглить могу.
О да, как это здорово — начать рассказывать страшную историю, которая вам почему-то вспомнилась сейчас, и продолжать, когда вас просят прекратить, замолчать, а в конце с повышением голоса орут: «Заткнись уже, придурок!» В конце концов вы, конечно, заткнётесь и непременно на меня обидитесь, что я не выслушала, да ещё и обозвала придурком. Но уже тогда, когда будет поздно.
Вскоре вы забудете про эту историю. Максимум — в этот вечер помедлите, входя в тёмную комнату. Я же не смогу войти, буду медлить, открывая дверь, стану заглядывать за угол, побоюсь повернуться спиной к открытому пространству, а закрыть глаза будет для меня совсем нереально. Когда всё же усталость возьмет своё, и на рассвете (может, и позже) я всё-таки усну, меня будут мучить кошмары. После вашего рассказа мне предстоит не одна такая ночь, а как минимум три-четыре. И не только ночь: днём я тоже буду вздрагивать от малейшего шороха. Историю я позабуду, да не совсем: она будет всплывать время от времени в моей памяти. Следом за ней — остальные мои страхи. Всё в кучу: опять кошмарные ночи, неприятные дни, но уже на срок подольше.
Мой муж, который старается в эти периоды находится со мной и отлучаться как можно реже, который успокаивает меня, когда я просыпаюсь с криками или слезами — он уже готов убить вас. Однажды он не удержался и на одной пьянке, когда особо выдающийся кадр не заткнулся после грубых слов, дал с кулака. Теперь он для всех вас «странный». А он просто знает, что со мной творится после вашей «классной истории»!
Но самый пик — пугать меня специально, когда я предупреждаю о своих страхах. Веселей моего обморока в воде после того, как кто-то схватил меня за ногу на глубине, ничего просто быть не может! А потом удивляются: чего это я такая нежная? Я такая, я боюсь. Неужели так сложно замолчать, когда просят?
Выплакаться решила за лежавшую в детском отделении девушку с ребёнком. Поступили они туда из-за проблем малыша с горлом. Только мамочка переступила порог (естественно, докторица не удосужилась поприветствовать пациентов), как получила вопрос в лоб:
— Так. Ну, на учёте вы, конечно же, стоите? — На каком учёте? — недоумевает девушка. — Как на каком? У вас же ребенок — даун.
Девушка теряет дар речи. Зашла с больным горлом, называется...
— У меня нормальный здоровый ребенок.
Врач спрашивает у такой же продвинутой медсестры: «Марьиванна, ну даун ведь?» Та кивает: «Даун... Но не полностью». Молодая мама готова упасть в обморок, а врач продолжает: «Да, не полностью, процентов на 30». Ребёнок в это время самозабвенно играет в ладушки. Врач:
— О... Да он у вас играет! Ну, наверное, и в школе учиться сможет, вы не переживайте!
Да она, собственно, и не переживала. Ведь всего-то в 110 км есть прекрасные клиники, в которых определённые черты лица воспринимаются не как отклонение, а как своеобразие и непохожесть детишек друг на друга. А марьиванны, наверное, своим интеллектом пользуются процентов на 30, если не меньше.
Попала в больницу в дневной стационар. Нужно было сделать укол. Подхожу к процедурному кабинету и имею счастье лицезреть филейную часть медсестры, торчащую из полуоткрытой двери. Находящаяся в процедурном кабинете половина увлечённо общалась с подругой-санитаркой. Мнусь возле двери, не зная, как привлечь к себе внимание, негромко говорю что-то вроде: «Эмм, извините», но реакции не дожидаюсь. Хлопать незнакомого человека по плечу или громко кричать: «Эй, ты, медсестра», на мой взгляд, верх неприличия, но обратиться к ней как-то надо, поэтому говорю: «Барышня, извините, насчёт укола к вам обращаться?»
Юное создание резко оборачивается и ледяным голосом произносит: «Как вы меня назвали?» Я в ужасе начинаю соображать, что же ей могло послышаться, но отвечаю: «Барышней». Ещё более ледяным голосом: «Не надо меня так называть, у меня вообще-то имя есть. Меня Вика зовут». Тут я совсем растерялась: беджика с именем на девушке не висело, представиться при оформлении она тоже не посчитала нужным. Вот и ломаю голову: откуда я могла узнать её имя и почему она так оскорбилась безобидным обращением?
Угораздило меня впервые за четверть века себе что-то сломать — носом встретила асфальт. Пришла домой — лицо всё в крови от скулы до скулы. Кое-как умылась, обработалась перекисью, нацепила стрекозьи очки, предварительно наклеив на нос пластырь. Сестра вызвалась меня проводить до ближайшего (десять минут пешком) травмпункта, чтобы я не свалилась в дороге в обморок.
Дошли до больницы, прождали двадцать минут медсестру, которая весёлой пьяной походкой отвела меня на рентген. Проводив до кабинета (третий этаж по закоулкам), сказала, что обратно я и сама дойти в состоянии.
Дежурная медсестра в приёмной посмотрела на меня и спросила:
— Что у вас? — Нос сломала. — Где вас так побили? — Я сама. — А пластырь зачем наклеили? — Чтобы кровь не текла.
Пометив в направлении «открытый перелом», отправили по врачам. На следующий день ЛОР, хирург и окулист без лишних вопросов осмотрели меня, сообщили, что перелом вовсе не открытый, как значилось в направлении (ага, раз нос заклеен — всё, хана), помазали йодом и разными мазями от ушибов. Дошла очередь до невропатолога. Захожу в кабинет, предварительно сняв очки. Тётенька-врач, внимательно смотря на меня:
— На что жалуетесь? — Упала вчера. Сломала себе нос. — Как упали? — Шла домой, обходила лужу, из асфальта торчал кусок арматуры, не заметила его, споткнулась, упала. Руки подставить не успела. — Я вас спрашиваю, как упали: лицом вниз или на спину?
Ага, блин, на спину, а потом перевернулась и повозюкалась по асфальту хорошенько от обиды. Как же задалбывает ваше равнодушие!
Случилось мне попасть в весьма своеобразное лечебное заведение — психоневрологический диспансер. Достали в первую очередь друзья, которые при каждом новом знакомстве вворачивают фразочку: «А у него даже справка есть».
Дальше в моём персональном хит-параде идут те, кто начитался замечательной книги «Пролетая над гнездом кукушки». Ребята, это художественная литература, которая не имеет отношения к России — раз, не имеет отношения к реальной ситуации в Америке — два. Я специально консультировался на эту тему со своим лечащим психиатром, а так же с его коллегами, которые, как ни странно, тоже недолюбливают это произведение.
Дальше идут те, кто начинает судорожно отодвигать и прятать от меня ножи и вилки. Я-то уже привык, но, согласитесь, выглядит подобное слегка по-дурацки, когда происходит в середине обеда.
Ну и на первом месте те, кто спрашивают, услышав о моём прошлом:
— А дай мне каких-нибудь колёсиков, чтоб было весело или чтоб вштырило!
Отвечаю: не факт, что переживёшь и будешь хорошо себя чувствовать, а нейролептики и антидепрессанты — это не одно и тоже. В ответ:
— Жлоб, тебе просто жалко поделится!
Эх, я же так не выдержу. Просите, чтобы «вштырило» — обколю аминазином или галоперидолом, а тех, кто с пеной у рта доказывает правдивость «Кукушки», отправлю на пару недель поизучать проблему изнутри.
В нашей аптеке — большой зал с открытой выкладкой товара. Заметили, что регулярно пропадают ценники. С утра перед открытием всё проверяем, печатаем недостающие ценники, а в середине дня в зал выходит заведующая и ругается, что часть лекарств лежит без цен и подписей.
Долго ломали голову над загадкой. Как-то раз к одной из фармацевтов на стойке подошла пожилая дама, выложила пачку ценников из разных аптек и спросила:
Нет, я не болею. Нет, я не хочу ходить в солярий. Нет, я не гот и не поклонница «Сумерек». Нет, я не мажусь белой пудрой. Да, я бледная, и мне так нравится.
Нет, я не удивлена. Нет, я не строю вам глазки. Нет, у меня нет проблем с щитовидкой. Да, глаза всегда такие, всю жизнь. Как и кожа.
bash.im
ithappens.ru
zadolba.li