Шёл ранним утром на работу. Живу в городе немаленьком — одна из российских столиц. Культурная, между прочим. На скамеечке возле типичного местного «элитного клуба на городской окраине» заседала компания посетителей данного заведения. Парни, девушки. Для них моё утро — видимо, вечер. На метр вокруг всё завалено окурками, бутылками, плевками и прочими продуктами жизнедеятельности. Лица, не сильно отмеченные печатью интеллекта, пиво и прочие радости жизни подобных субъектов лет 20–25. «Полуорки», — привычно повесил я в уме определение и пошёл дальше.
Уже за спиной услышал диалог и не смог не обернуться. Дворник-таджик общался с компанией: «Ребята, пересядьте, пожалуйста, мне тут убрать надо. Вон рядом свободная скамейка». И правда — пять свободных скамеек. Чистых. В двух метрах от указанной.
«Слышь, ты, @#$! Слышь, чё! Пшёл отсюда», — оживились молодые люди. Или всё-таки полуорки?
Увы, популярного здесь рассказа о том, что я владею сотней боевых искусств и разогнал трибу полуорков, не будет. Я прошёл мимо. Жить мне пока не надоело. Полагаю, что дворника прогнали пинками.
Ушёл я удивленным. Я могу как-то понять образ жизни моих ровесников такого типа — их выбор. Грубость, хамство, отсутствие мозгов. То, что по-свински завалили всё вокруг себя и сидят в собственных плевках, — полуорки, что с них взять. Но сам факт того, что они не согласны даже на то, чтобы за ними убрали, несмотря на наличие чистых мест рядом, удивил меня до глубины души. Ответа я пока так и не нашёл.
Я пришла с экзамена с тройкой — вполне заслуженной, кстати, о чём и сообщила. Бабушка: «Сволочи, завалили девочку!» На мои возражения ответ один: «Что им, жалко оценки?» Да пусть и не жалко, но что будет, если вместо всех троек будут «хорошо» и «отлично» ставить?
Друг семьи, который выучился в далёкой юности на водителя, а сейчас охраняет какой-то объект: «Какого @#$ эти обезьяны понаехали, нормальные люди работу найти не могут!» Кто не может? Хорошие специалисты всегда найдут работу, а особого рвения улучшить свою жизнь я за тобой не замечала. Ах, тебе и так комфортно? Ну тогда чего орёшь-то? За державу обидно?
Тётка, одарившая почти всех сотрудников «милыми» именами типа «твари», «гады», «скоты» и пишущая полугодовой отчёт в последнюю ночь, потом жалуется на недружный и ленивый коллектив.
Тут многое можно сказать, но вы же не поймёте. Так что просто успокойтесь — поберегите нервы.
Задолбали девушки, женщины и прочие представительницы «прекрасного» пола. Даже не они сами — ход мыслей. Я не женоненавистник. Я сама девушка.
Современный мир, с которым я ежедневно сталкиваюсь, — мир женщин. Их просто большинство. Это факт. Мир жесток, не спорю — женщины прикладывают все усилия для выживания в том террариуме, что сами для себя создали. Мир улыбок и блёсток — не для слабых.
Ты некрасива? Ты неудачница. Нет ярких бантов и разнообразных платьев на каждый день? Ты посмешище. Ты умна и не смотришь тупых сериалов про взрослую любовь? Ты дура. Тебе нравится читать, или, не дай бог, бегать с мальчишками по двору? Не любишь играть в куколки на лавке, спаривая пластиковых Барби с Кеном (с одним: куклы-мальчики — редкость даже в мире игрушек)? Ты изгой.
Подобный ход мыслей пропагандируют как девочки, так и их мамаши, воспитатели в садах и школах. Родился девочкой? Будь добр, носи розовое и воздушное. Кеды? Шумные игры? Конструкторы, деревянные модели и походы? Это не дамское дело, не придворное. Дамское — сплетни, манна небесная для девочек чуть постарше детсада. Знаешь что-то мерзкое про кого-то? Бам! Ты автоматически суперзвезда и общая любимица. В мире женщин ничто не делается бескорыстно. Сплетня за сплетню, не знаешь — придумай! Дальше — хуже.
Девочка растёт, превращается в девушку, тряпки становятся дороже, а сплетни — страшнее, да и фантазия на сериалах развивается не по годам. Наступает пора первых «встречаний» с мальчиками, хихиканий и коротких юбчонок. Что? Ты ещё ни с кем не целовалась? Идиотка. Не переспала к 14–16? «Капец!»
К выпуску во взрослую жизнь свежеиспечённые девушки имеют за спиной нешуточный багаж недетских знаний. Как правило, простые понимания чести, достоинства, доброты, искренности, кроткости уже давно стёрты.
И что же получается? К совершеннолетию она уже сполна хлебнула предательств, да и сама покалечила немало жизней. Сменила с полсотни «лучших подруг», так и не узнав, что такое дружба. Она по-прежнему мечтает о том, что принц придёт, и жизнь наконец станет светлых радужных тонов, а его всё нет, да и рано ещё. Ей не дарят за небесного цвета глаза машин, а красивой жизни ох как хочется — ну, или хотя бы интересной. Что ж, нужно стать главным редактором сарафанного радио. Максимум сплетен, максимум подробностей. А жизнь идёт.
— Оля вышла замуж? Ну, наверняка он у неё пьяница и забулдыга, а ещё, я слышала, у них…
— Видела вчера Катю? Ну и жопу отъела, а ещё юбку купила, трусы видать, вот дура… Ой, привет, Катюш, отлично выглядишь!
И так до самой старости. Из-за парт студентки пересаживаются за офисные столы, продолжая судачить, смотреть сериалы и не делать ничего для хоть какого развития себя или человечества. Далее они засядут по лавкам — и обсуждение идущих мимо жизней станет единственным развлечением.
Мальчик, пишущий на машине «soaper», отламывающий дворники и зеркала, бьющий фары и оставляющий свои автографы от трамвайной остановки через площадку до магазина. Другое тело, которое пишет «keeks» на спортивной площадке и царапает ключиком новенький белый автомобиль. Быдло, плюющее на землю.
Этими детскими телами движет одно: это максимум того, что они вообще могут сделать в жизни. И они делают свой максимум: ломают ногой фары автомобилей, режут сиденья. Большего они сделать не могут: на работу до 22–25 устроиться нельзя (армия, институт), из всех удовольствий от жизни у них есть только шоколад и алкоголь в виде пива и «яги». Школа? Омич, выдыхай! 70% детей к шестому классу школу не любят, небезосновательно считая её слишком заунывной. Вопрос в одном: где их родители, чтобы дети стремились к чему-то большему?
Вот быдло, выплёвавыющее окурок под ноги. Всё почему? Потому что привыкло (не нужно думать, искать), потому что «это нормально» (по мозгам не прилетает). И к грязи оно зело привычное, а значит, это проще, чем искать глазами урну. Вопрос в одном: где люди, которые должны выедать им мозг, чтобы выплюнуть в урну было проще, чем под ноги? Хотя нет, есть ещё один: почему одни наркоманы (никотинщики) имеют право портить мне мои лёгкие, а другие (марихуанщики) не имеют права повышать мне настроение? И для тех и для других это — потребность, но я-то почему должен страдать без возмещения? Ах да, закон… Тогда другой: почему я не имею право брызнуть им в лицо освежителем для туалета? Они же воняют, а у меня есть потребность в сочном приятном запахе.
Вот сноб ноет, что его не понимают. Он чтит своё Великое и почитает ваше ничтожным. Но суть в том, что он, как и малолетки, прыгающие на крыше машины, не может добиться большего. Это то, чем он хочет гордиться. Ему приятно, что он — уникальная личность и у него есть Вкус, что он, в отличие от быдла, умеет выбирать (причём количество быдла его чаще всего не столь волнует). Это его правила игры, он сам выбирает то, чем гордится, что запишет в свои жизненные достижения: три года клан-лидерства в LA2 (плюс список удержанных точек, скандалы, интриги, расследования), строительство (развал) Империи Зла или посильная помощь в оно».
Всеми что-то движет. И совесть у всех болит одинаково. Но не всё, что вы считаете постыдным, считают постыдным другие. Но разве так не интереснее ли, чем в любой (анти)утопии?
В семье случилось горе. Дядюшке поставили однозначный диагноз: рак. Вылечить уже невозможно, только облегчить жуткие боли. Как оказалось, не так всё просто, даже если средства на сильнодействующие наркотические препараты нашлись. Во-первых, пришлось пройти энное количество инстанций для получения рецепта, при этом многие из них требовали личного осмотра больного. То есть человека, перенёсшего серьёзные операции, таскали по кабинетам, пока всё же не условились: да, «лекарства» нужны. Как оказалось, для получения следующей дозы необходимо каждый раз подтверждать, что больной по-прежнему умирает, и каждый раз слышать, что вряд ли ему чем уже можно помочь — чудодейственного исцеления не случится.
Так прошёл жутчайший год для близких умирающего. Наконец он отмучился. Семья вздохнула в слезах, но с облегчением. Стали готовиться к ритуальным церемониям — и тут начался самый ужас. Огромное спасибо агенту, который взял на себя множество тонкостей похоронного дела, но нам всё же пришлось коснуться этой человекообрабатывающей системы.
Стоимость места на кладбище? «Ну… Государственное — пять тысяч, но это там, — машет заведующий рукой к самому забору. — Там скоро, правда, свалка будет рядом, потому хороним плотненько (не больше метра на могилку и двадцать сантиметров между), зато сразу у дороги!» Ага, прямо на обочине, можно сказать. И «государственные» — это могилы «неизвестных» (расчленёнки, нераскрытые и бомжи). Иногда и массовые. Похоронить хоть немного по-людски стоит от 50 тысяч. Это за такое же место, но без мусора и соседей. Ладно, договорились. Деньги, стоит заметить, без чеков тихонько надо сунуть господину N. в кармашек и надеяться, что такая «сделка» не окажется обманом. Оформляем заказчика:
— Так… Хм, и фамилия девичья? К тридцати — и не замужем? Что так? Не берёт никто? — Да, копаюсь долго… — Закопаетесь! — злорадно восклицает господин N.
В день похорон выяснилось, что на прощание есть есть ровно три минуты. «Так, господа родственники, поныли — расходитесь», — сказал нам приветливый бригадир и, выбросив на могилу рядом недоеденную шаверму, начал созывать своих.
Я понимаю: Москва. Понимаю: для вас это такая же работа. Но нельзя ли проявить хоть немного сострадания к человеческой трагедии?
Позвольте представиться: студентка старейшего и крупнейшего в стране художественного учебного заведения.
Огромное здание, построенное по указу Екатерины II. Великолепные интерьеры. Собственный музей и библиотека. Сотни имён знаменитых выпускников. Скульптуры, колонны, лепнина, Аполлон, Минерва, музы…
Мы покидаем волшебный вестибюль и оказываемся внутри. Проходим к мастерским, учебным классам. Что же мы видим в святой обители искусства?
Дверь. Нижняя планка выбита, потому как мастерские закрывают, а проникнуть внутрь необходимо любой ценой. Или потому что не было планшета для рисунка.
Стены. По ним я уже выучила, у кого какие подошвы на кедах.
Рабочий стол. Заляпан тушью, к нему приклеен кусок чьего-то макета. Дорогой сосед, убери, пожалуйста, свой рюкзак, обед и наушники с моего места. Мне хочется поработать.
Стул. Хорошо, если вообще найдётся на рабочем месте.
Подоконники. Круги от банок с жидкостями, жвачки, еда, бутылка от недопитого месяц назад йогурта.
Пол. Залит той же тушью, плюс по этому походили и потанцевали.
Мусорная корзина. Всё, что должно было находиться внутри, валяется на два метра вокруг.
Я понимаю, как тяжело учиться, кушать, рисовать. Я сама такая же, как и вы, студентка. И меня задолбал ваш жуткий беспорядок. Меня задолбало, что вы поганите свое рабочее место. Меня задолбало, что вы находите в себе смелость заявлять о неком «творческом беспорядке» и гордитесь этим. Вспомните наконец, на кого вы учитесь, будущие художники и архитекторы.
В универе мы проводили фестиваль. В рамках «дня милосердия» мы собирали вещи, деньги, канцелярию для детей из детских домов, а также пытались вывезти ребят в театр.
Всё началось достаточно удачно. Конечно, приносили старые вещи, грязные, но ведь приносили же, а это уже неплохо. Мы отбирали вещи поприличнее, упаковывали. Дело подошло к развозу.
В одном детском доме нахамили и просто хлопнули дверью перед носом. Небольшой детский дом, который с радостью принял у нас вещи в прошлом году, к сожалению, закрывался, поэтому просто не мог их взять. После того как нас развернули ещё в одном заведении, мы решили отвезти вещи в церковь. Когда приехали и объяснили, чего хотим, батюшка заявил, что деть вещи некуда, транспортировать не на чем, а после этого захлопнул капот своей машины.
Вот такая прекрасная история про помощь и милосердие.
А меня задалбывают с октября по апрель. При солнечной погоде я всегда ношу солнцезащитные очки. Виной тому мои чувствительные глаза, которые дико слезятся и болят при попадании яркого света. Зимой яркое солнце особенно тяжело переносится из-за того, что отсвечивает от белого снега. Казалось бы, всё очевидно: очки солнцезащитные, значит, защищают от солнца, которое светит круглый год.
Ан нет! Каждым день находится очередной Петросян, который, хихикая, спрашивает: «А сейчас что, лето, что ли?»
Люди, вы серьёзно? Вы не замечаете вокруг себя солнце? А название «солнцезащитные» вам ни о чем не говорит? Ведь не «летние», не «клубные», не «для аватарок „Вконтакте“» очки.
А задолбали меня не столько тупые вопросы, сколько нежелание замечать абсолютно очевидные вещи.
Я мама ребёнка-инвалида. Инвалида-колясочника. В принципе, наверное, на этом стоило бы и закончить, но…
Я не буду говорить об отсутствии пандусов, широких лифтов и удобных проходов-проездов. Я не буду говорить о невозможности нормального обучения и просто о возможности выйти погулять.
Я спрошу у вас, люди на улице, в поликлинике, в магазине: зачем вы так остервенело пялитесь на моего ребёнка? Он раскрашен во все цвета радуги? Что в нас такого интересного, что нужно долго-долго идти с нами параллельным ходом и смотреть-смотреть-смотреть? Почему вы говорите своим, надеюсь, так же любимым детям: «Не будешь слушаться — будешь таким же!»? Так вот, не будешь! И дай Бог…
Люди, будьте милосердны и оставьте нас в покое! Да, нам тяжело, но мы тоже умеем радоваться той жизни, которая у нас есть. Другой нет и не будет. Дайте нам прожить её без вашего «Отойди от этой коляски, сыночек, заразишься!»
bash.im
ithappens.ru
zadolba.li