Меня задолбали трындючие сотрудники. В кабинете, кроме меня, ещё три человека. Не спасают даже наушники. Чего только не услышишь за рабочий день!
Пересказаны все новости про финансовый кризис. Потом кому-то в руки попало личное дело сотрудника. Были вылизаны все подробности его анкеты. Потом — обсуждение страницы «вконтактика» начальника отдела. Передышка, фух.
Мне звонит мой тренер. Поздоровавшись, выбегаю в коридор, чтобы никому не мешать трын… работать. Возвращаюсь — обсуждение «не есть после шести» и бесполезности таскания железок. Зачитывание вслух ленты твиттера. «Ой, всё, я устала, как я устала. Ой, эти долбаные клиенты, ой, начальник достал… А я хочу себе котика, а вот мне нравятся персы, а у меня умер тушканчик вчера. Ой, пошли в магазин сходим…» Фух, передышка на час.
Послеобеденное чаепитие. Тут уже перемываются косточки всем братам и сватам. Надеваю наушники, но голоса сотрудников перекрывают музыку. Ещё громче включать как-то странно — не хочу оглохнуть до тридцати лет. Тщетно пытаюсь услышать голос звонящего по скайпу клиента. Сливаю по FTP сайт и слышу возмущённые вопли: «Ты чего качаешь, мы классное видео посмотреть не можем!»
Не выдержав, прошу не мешать и вести себя тише. Шёпотом говорят ровно пять минут. Дальше всё повторяется.
Задолбали. Ровно час я записывала все происходящее в кабинете, потом пошла в кабинет к начальнику и показала запись. Разнос был знатный. Два дня стояла идеальная тишина, только стучали клавиши: корпоративный чат не дремлет. А потом началось снова.
Начальник дал мне отдельный кабинет, повысил, а сам сел в мой бывший — контролировать. Так вам и надо, бездельники!
Ближе к полуночи иду домой с дружеских посиделок по случаю знаменательной даты. Во дворе, который в лучших московских традициях освещается только лампами у подъезда, через одну битыми, на меня нападает некто, а точнее, нечто: таких людьми при всём желании не назовешь. Ограбление, избиение, попытка изнасилования… Спасибо рукопашке, не удалось меня ни вырубить, ни придушить, хотя досталось мне ой как прилично (30 кг разницы — это вам не ровню на лопатки положить). Оказалось, что главное — только впереди.
Выяснилось, что если в тот же день и час не вызвать «скорую», то пациент в травмпункт должен добираться своими силами. С сотрясением мозга, то есть тошнотой и головокружением, ага. Иду — точнее, меня почти тащит на себе мама. Пришли в больницу в квартале от дома, где раньше была травматология. Оказывается, теперь она отдельно. Дают адрес — два квартала от дома, но в другую сторону. Переход через две сплошные, 200 метров до остановки, трясучий троллейбус, ещё метров 300 от остановки.
Врачи констатируют повреждения, спрашивают: мол, а нужна вам как-её-там-выписка, будете в полицию подавать? Я про себя думаю: на кой мне это сдалось? От нашей мили-полиции толку, как от козла молока. Отказываюсь. Выписывают направления к окулисту и невропатологу в поликлиннику. Мол, сходите, сотрясение зафиксируют только там, тут только ушибы-трещины-переломы.
Иду домой отлёживаться. Ближайшие дня три мне вообще не до чего: голова в гематомах, рёбра и пальцы в трещинах, несколько зубов выбито, под глазами отёки. Ни сидеть, ни лежать, ни есть, ни спать не можешь, а многочасовые походы в таком состоянии по улице меня окончательно добили.
Денёк так на третий друзья меня всё-таки уговорили подать заявление. Даже со мной пошли в отделение. Рассказ записали и подписали — кроме той его части, где я толсто так намекнула, что существо это шло со стороны их отделения и явно имело спецподготовку — уж простите, при всём желании не могу перепутать стиль, которым сама занималась энное количество лет. Но что слушать глупую женщину: «Вы же сами провоцируете». Колкое замечание подруги, с которой мы в день нападения виделись, что я была одета в пальто и джинсы, и вообще меня в юбке хрен увидишь, было также проигнорировано.
Дали распечатку. Проверяю текст — под таким количеством грамматических ошибок я расписаться, пардон, не могу. Попросили ту самую выписку из травмпункта, то есть его опять надо навестить. А ещё съездить в центральное отделение на фоторобот, прийти через пару дней к другому следователю повторить запись рассказа, снова проверить заявление на грамматические ошибки, ещё через пару дней принести упаковку от украденного мобильника. К слову, мобильник был совершенно новый, коробочка свеженькая, все номера (те самые, по которым аппарат в считанные часы вычисляется) указаны. Но, видимо, все сотрудники были заняты разгоном демонстраций: упаковка превратилась в мёртвый груз.
В центральном ОВД был День милиции. Далее можно не продолжать. Мне упорно показывали криминальных авторитетов, хотя моя память на лица и ранее острое зрение вполне позволили запомнить и черты, и комплекцию. Конечно, ведь цвет куртки и форма ботинок намного важнее.
В травмпункте выяснилось, что мой полис в связи с недавней сменой ФИО недействителен, и мне надо заплатить за повторный осмотр. И денег-то вроде немного, а вот сидеть под дверью кассы два часа. Правильно, у больных ведь нет других дел.
Когда я через неделю всё же пришла к невропатологу, увидела очередь из боевых бабок. Разговор был очень жарким, и где-то через часик, так как у меня не было возможности кидаться бандерлогом на снующую туда-сюда медсестру, я удостоилась внимания врача, который мне, конечно же, сказал, что сотрясение зафиксировать уже нельзя. Посмотрев на похожую очередь к окулисту, я просто пошла домой.
Больничного мне выдали 7 дней. Спасибо, мне этого, конечно же, хватило. На восьмой день я вышла на работу. Надо ли говорить, что большинство сослуживцев — дамы за сорок, и что тоналка и тёмные очки не сильно помогали, а посмотреть на такое сбежались даже те, кто меня видел два раза в жизни? Что мне были рассказаны все случаи драк и разборок моих сослуживиц, а также их знакомых, родственников, дальних родственников, родственников знакомых и даже их собак, причем в 99% случаев люди сами нарвались? Тут же на девять часов (я же пропустила! аврал! горим-горим!) посадили за компьютер. Стоило на пять минут отвлечься на бумаги, менее травмирующие взор, как у начальницы началась практически истерика. Спасибо, моя дорогая Иринушка. Век тебя не забуду.
Через месяц дело передали другому следователю. Первый вопрос девушки, очень занятой своей личной жизнью: «А что вы хотите?» — это на пояснение, что такая-тотакая-то по делу такому-то. Снова записала мой рассказ, дала прочитать. Снова я исправила ошибки. Собственно, после этой истории у меня сложилось подозрение, что в полицию принимают исключительно тех, кто в школе по русскому имел не больше трояка. А вроде идеальной грамотностью не отличаюсь…
Больше в поликлиннику я не ходила. Платные кабинеты, платные медицинские центры. Естественно, никаких больничных. Естественно, у них тоже рабочий день до 18–19, а ещё доехать надо. Каждый раз, когда я уходила пораньше, говорила: мол, к зубному, к невропатологу и так далее. Указанный объём работ даже перевыполняла. Кстати, по вечерам я ещё учусь в институте.
Спустя полгода такой жизни я не выдержала и слегла на пару недель — естественно, без больничного. Ещё через пару месяцев услышала, что увольнялась бы я сама — за это время моя красавица-начальница меня попросту подсидела. И было с чего: я без конца латала её косяки, не могла скрыть своего скептического отношения к её откровенной безграмотности, помноженной на желание мне указывать, а ещё не была с начальством на короткой ноге. Она же, как выяснилось, все полгода старательно капала директору на мозги, что я постоянно огрызаюсь, ничего не хочу делать и вообще неграмотна и бездарна.
И знаете, что самое печальное в этой истории? То, что ровным счётом ничего особенного в ней нет. Вот сколько ни пытаюсь, не могу заставить себя удивиться ни кривости системы здравоохранения, ни покрывательству ментов, ни темноте дворов, ни подлости начальницы, ни зазнайству директора, ни низости тех из сослуживиц, кто откровенно улыбался мне в лицо, хотя я сроду никому палки в колеса не вставляла. Видимо, весь мир заточен под сволочей. Посему от всего сердца желаю всем, кто таковой сволочью обрисовался, как-нибудь изящно покалечиться, а до кучи ещё ослепнуть, и чтобы с ним (с ней) обращались так же, как они со мной: повышая голос, заставляя пахать в две смены и обвиняя в случившемся их самих. И побыстрее, пожалуйста.
Работаю я офис-менеджером, попросту — секретарём. Но почему-то мои коллеги-инженеры считают, что я всё на свете знаю и всё умею.
— А принтер включён?
Этот принтер находится на одинаковом расстоянии от нас. Подойди и посмотри.
— Ой, а тут на принтере написано: «Ready». Он что, не работает, да?
И так всегда: у меня не печатает, у меня не получается, у меня глючит… Я не админ. Моя работа — на звонки отвечать и проекты брошюровать.
Недавно стали обеды возить, так это отдельная история. «Тань, а что такое азу по-татарски?» Откуда я знаю? «Тань, а кто обед не доел?» Я, блин, хожу и смотрю за всеми, кто и что ест?
С телефоном ещё хуже. У нас набор номера идёт через девятку. Так каждый раз я слышу вопрос: «Тань, а как мне позвонить на городской?» И они ещё хотели, чтобы я их обучила звонки переводить внутри фирмы.
Вроде неглупые люди, с высшим образованием. Строительным образованием! А я вот сижу и думаю: почему ж я секретарём работаю? Что ж я со своим филологическим образованием в принтерах копаюсь? Похоже, что если человек тупой, это неисправимо.
На работе мы пользуемся базой с фотографиями сотрудников для тех, кто не знает друг друга в лицо. До кризиса, когда компания жила на широкую ногу, периодически приглашали профессионального фотографа, который собирал всех новых сотрудников и делал портретные снимки. Так и я обзавелась красивой фотографией в базе — с уложенными волосами, улыбкой, с хорошим настроением на лице. Загляденье!
После кризиса наняли секретаря — простоватую женщину предбальзаковского возраста с привычкой делиться со всеми своим не очень продвинутым мнением. В порыве энтузиазма она предложила директору свой проект по сокращению расходов: зачем платить дорогому профессиональному фотографу, если можно один раз купить мыльницу? Директор почему-то повёлся.
Приняли нового сотрудника в мой отдел. Приходит это секретарское чудо с мыльницей по его душу и говорит мне:
— А пойдём, я и тебя сфотографирую. — У меня же уже есть фотография в базе, — удивляюсь я. — На фотографии ты выглядишь намного лучше, чем в жизни. Так не положено. Фотография должна быть реалистичная.
Это как, интересно? Может, как у неё — с мешками под глазами, с выражением безысходности на лице, с немытыми волосами пучком?
Я вежливо послала секретаря в баню, а через пару дней заглянула в базу посмотреть на фотографию нового сотрудника. Тихий ужас. Белый ореол вспышки на голубой стене фона. Под носом и бровями — глубокие тени на пол-лица. Один глаз прищурен, другой смотрит куда-то поверх камеры. В общем, то ли криминальная хроника, то ли отчёт патологоанатома. Или шедевр жёсткого фотореализма, если смотреть с точки зрения секретаря. А то распоясались тут со своими профессиональными фотографиями!
По долгу службы стенографирую — перевожу аудиофайлы в текст. 80% времени сижу в наушниках.
На печальном опыте убедился, что солидный возраст в паспорте не означает моральной зрелости. Люди увязают, как комары в янтаре, в пионерском детстве, когда прыжок с воплем «Пикабу!» стоил всех реприз Чарли Чаплина. Причём не только коллеги, но и внештатники, и постоянные посетители считают долгом службы подкрасться, хлопнуть меня по плечу или развеселить диким воплем. Отмахиваться не глядя боюсь — зашибу. Вывесить, что ли, прейскурант на «саечки за испуг»?
Ты мирно сидишь в офисе вместе с коллегами и не подозреваешь, что один из них ловко маскируется. Он коварно притворяется человеком, а на самом деле являет собой большую ходячую гору соли. Возможно, он пришелец с какой-нибудь солевой планеты, посланный проводить психологическую атаку на землян. Такого можно опознать, лишь когда он переходит к своим злокозненным деяниям.
Сначала ничто не предвещает опасности. Но вот по помещению разносится громкий хруст. Это пришелец повернул голову. Услышав собственный хруст, он на пару минут задумывается, а потом резко перебрасывает голову к другому плечу, очевидно, желая удостовериться, он ли произвёл этот потрясающий по своей музыкальности звук. Удостоверившись, пришелец начинает самозабвенно вертеть головой, желая вновь исторгнуть подобный звук из своих суставов. Ему удаётся. Впрочем, не удовлетворившись результатом своего художественного хруста, пришелец начинает хрустеть пальцами. Ещё пару минут это вынужден слушать весь офис.
Я понимаю, что все мы — уже не очень молодые и здоровые люди. У кого-то артрит, у кого-то ревматизм, у кого-то другой недуг. Но я же не делюсь с вами подробностями функционирования своего больного желудка! Так почему вы столь беззастенчиво повествуете о своих больных суставах? Ну, хрустнули случайно один раз, а продолжать-то зачем?
Я не одинок и не оригинален в том, что задолбало меня. Я работаю в международной компании, а это означает частые разговоры и переписку на английском. Интранет и внутренняя информация тоже на этом замечательном языке. Все давно привыкли, всем хорошо; похоже, только я тихо зверею. Встреча — это «митинг», опыт — «экспириенс», подтвердить — «заапрувить», отчет — «репорт», обещать — «коммититься», решение — «солюшн», телефонная конференция — «конф-колл», предложение — «пропозал» или «оффер»…
— Ты оффер засабмитил? — Да, я тебе форварднул на имейл.
Задолбало просто до омерзения! И самое ужасное, что я замечаю, как сам порой с трудом подбираю русские (для зануд — традиционные) слова.
Здрав будь, бояре. Хочу выплакаться. Два года тому назад я попал в аварию и повредил себе голосовые связки. Вместо голоса остался лишь хрип, но при этом я прекрасно слышу. Вы не поверите: я даже на кларнете при этом играю! Но как же вы меня задолбали…
Мой друг представляет меня девушке, которая в курсе моей проблемы:
— Света, это Антон. — (Громко и по слогам.)При-вет! Я (показывая на себя)Све-та!
Красавица, что ж так орать-то? Тебе ж сказали, что немой и глухой — это разные вещи.
Когда устроился на новую работу, благо говорить там надо по минимуму, весь офис свято верил в то, что я ещё и не слышу. Ну какого ж чёрта, люди? Почему за своей спиной я слышу даже не шёпот, а уже явные фразы:
— Да ладно, можно не шептаться, он же глухой.
Блин, всегда же можно подойти и поинтересоваться хотя бы у кого-нибудь, кто знает, раз уж у меня не можете. Задолбали!
Я невысокая, рыжая и полненькая. По виду — бухгалтер или повар, но вид обманчив. На самом деле я инженер в НИИ, то есть куча-специалистов-в-одном. И часто приходится делать что-то руками: паять, пилить и т. д.
Как же задалбывает стандартная фраза при виде меня, идущей с инструментами по коридору: «О! Девушка с ножовкой! Ну почти с веслом!» Даже в первый раз эта шутка была не особо смешной, а в десятый заставляет скрипеть зубами и делать вид, что по коридору я иду на автопилоте, погрузившись в музыку из наушников, и никого не вижу. Не обижайтесь, что я вам не отвечаю.
Когда же в моих руках оказывается паяльник, то это вообще конец света. «Как ты докатилась до жизни такой? Деточка, ты им пользоваться умеешь? Смотри, не обожгись!» — и прочие «остроумные» фразы. Да, я умею пользоваться паяльником, ножовкой по металлу, напильником, молотком, микроскопом, осциллографом и отвёрткой. Более того, я это умею делать зачастую лучше вас, дорогие пожилые коллеги мужского пола — хотя бы потому, что руки у меня не трясутся.
bash.im
ithappens.ru
zadolba.li