Утомили сотрудники частных охранных предприятий. Угадаете сами, кто есть кто?
— Здравствуйте. Представьтесь, пожалуйста.
A: Лейтенант N., здравствуйте. Б: Не знаю... Не твоё дело!
— Где вы работаете, кто ваш непосредственный руководитель?
А: Центральное РОВД г. N-ска. Б: Е#@ть не должно, не знаю!
— Покажите документы.
А: Пожалуйста, смотрите. Б: Обойдёшься.
— На каком основании производится *****?
А: На основании того-то и того-то. Б. Не твоё дело.
Догадались? Подскажу: хамства меньше у милиции.
От кого я чаще всего за спиной слышу щелчки затворов огнестрельного оружия без весомой причины? От кого льются матерные конструкции, обращения на «ты» и оскорбления? От кого я меньше всего получаю разъяснений прав и обязанностей? От вас, ребята из ЧОП.
Достали, вы, быдлоохранники, своих клиентов. А толку от вас мало.
Она преследует меня лет пятнадцать, стоит только на несколько секунд прикрыть уставшие глаза буквально на секунду. На работе, дома, в парке (менты: «Здесь спать нельзя!»), во время учёбы. Да что там — наклонить голову над документом достаточно! Не сплю я, блин, а просто охреневаю от пульсирующих, засыпанных песком зенок после бессонницы или многих часов за отчётами.
Прочитав историю «Особо тяжко», я не удивился и не огорчился: ничего нового. Да, всё так: служба в милиции меняет человека далеко не в лучшую сторону. Абсолютно честных милиционеров не бывает в принципе, так как сама система МВД насильно заставляет уметь выкручиваться из почти любой, сколь угодно неприятной ситуации. Здесь почти никого не волнует то, что произошло на самом деле. Главное — чтобы показатели на бумаге росли и проверками не цепляло. По сути, МВД — аналог армии, описанной в истории «Картонные танки». Я сам давно в этой системе, и хотя воспитание и склад характера не позволяют мне в пьяном виде в грубой форме приставать к женщине и «оформлять» студента, напавшего на кучку гопников, я всё равно буду до последнего отбрехиваться от заявительского материала, лишь бы не нагружать лишней работой себя любимого.
Я хоть сам мент, но не люблю моральных уродов, пользующихся своим положением и самоутверждающихся за счет обычных граждан. Если даже вдруг вас «приняли», побили, продержали, нужно первым делом ехать в травмпункт и в прокуратуру — лучше сразу и в районную, и в областную. Не лишним будет обратиться и в УСБ — это такие особые менты, которые выявляют негодяев среди своих.
Как бы сильно я ни хотел, ничего не поменяется. Прикол с переименованием милиции в полицию столько миллиардов государственных денег расфасует по чужим карманам, что все наши уже за головы хватаются, вербуя жуликов, которые всё это бабло отмывать будут. А что самое обидное в моей долбаной работе, так это то, что даже если я и выявлю коммерсанта, кинувшего государство на 20–30 миллионов рублей, и на него возбудят уголовное дело, то не факт, что оно дойдёт до суда. А если уж звёзды лягут так, что дойдёт, и коммерса осудят, то вменят ему максимум 200 тысяч рублей штрафа и, может быть, год условно.
Всё, что держит меня на этой работе, — постоянно приобретаемый бесценный опыт в создании схем ухода от налогообложения. Вот брошу ментовку к чёртовой матери и встану на ту сторону баррикад.
Тут товарищ милиционер спрашивал, куда мы бежим, когда нас ограбят, побьют и так далее. Так вот, в милицию не бежим точно. В лучшем случае ничего не изменится, в худшем — будет только тяжелее. Вот случаи из моей жизни, когда я непосредственно сталкивалась с ментами.
Гуляем с подругой в городском парке. Не пьём, не курим, обсуждаем купленные книги. На лавочку подсаживаются два пьяных тела, начинают щипать и с матами в подробностях объяснять, что бы они хотели с нами сделать. В парке дежурят милиционеры, ближайший стоит в двадцати метрах. Бежим к нему, просим помощи. Мент смотрит на нас и выдаёт: «Какого х#я я вам чё-то должен? Валите давайте».
Свадьба троюродной сестры, справляют дома. Молодой муж — милиционер, все гости с его стороны — тоже. Перепились, чуть не изнасиловали свидетельницу. Она убежала из дома зарёванная, в порванных чулках. Муж приходил извиняться: «Ты чё, коза, это ж настоящие мужики, они людей защищают! Могла бы и уступить».
В школе, где я работаю, украли несколько компьютеров. В милиции отказались брать заявление: «Всё равно искать не будем, а нераскрытое дело нам не нужно».
Брата пытались ограбить, когда он провожал девушку домой. Он предложил отдать деньги и не вызывать милицию, если ему оставят ноутбук с его рабочими файлами. Гопники отобрали всё, завязалась драка. Брат далеко не спортсмен, толстячок такой, и досталось ему прилично. Девушка умудрилась убежать ещё на стадии переговоров и вызвать милицию. Наряд приехал быстро — молодцы. Забрали всех. Через час брат позвонил домой и попросил немедленно приехать с деньгами: на него заводили дело. В общем, отец заплатил десять тысяч, чтобы брат не оказался виноват в этой истории. Менты смотрели в глаза и говорили, что сами были свидетелями того, как брат развязал драку и стал избивать троих прохожих» Факт ограбления они отрицали. Брата отпустили, заявление об ограблении не приняли. Что с гопниками было — не знаю, может, с них тоже деньги стрясли. Отец пытался обратиться к начальству с жалобой, называл фамилии тех милиционеров. Ему ответили, что в ту ночь такие не дежурили, а одного вообще не было в городе. «И вообще, зачем вам это, подумайте сами?» Дальше по инстанциям отец не пошёл. Толку нет биться головой в стену, надеясь, что где-то она станет помягче.
Конечно, по четырём случаям нельзя судить обо всех милиционерах, если это четыре случая из ста. А если четыре из четырёх — можно. Так что извините, добрые и честные парни-милиционеры, если вы и есть, вас не видно в этой массе.
Все читали о синдроме вахтёра, но никто никогда не писал, каково это — быть тем самым вахтёром.
Я майор милиции. С 1997 года я служу старшим оперуполномоченным в подразделении Департамента экономической безопасности. У меня два высших образования: экономическое и юридическое. По долгу службы я занимаюсь разоблачением фирм-однодневок, благодаря которым коммерсанты всех уровней воруют у государства НДС. Коллеги-милиционеры называют нас «белыми воротничками»: в основном мы общаемся с директорами крупных предприятий, главными бухгалтерами, юристами, экономистами и чиновниками.
Все милиционеры подчиняются общему закону «О милиции», а также внутренним распоряжениям и приказам, согласно которым, будь ты хоть подполковником, тебе придётся время от времени дежурить «на тумбе» (проще говоря, становиться на сутки дежурным по зданию, имея при себе табельное оружие и спецсредства). В задачи дежурного входит обязанность пропускать посетителей, проверять их документы и записывать информацию в специальный журнал.
Какого, спрашивается, хрена каждый второй коммерс (который на самом деле посещать наше заведение боится и в кабинет заходит на полусогнутых задом вперёд), когда сталкивается с дежурным, начинает качать права, демонстративно отказывается предъявлять документы, удостоверяющие личность, перечислять мне мои обязанности и всячески пытается спустить пар напряжения перед тем, как самому идти на экзекуцию к проверяющему оперу?! Залетает этакий свежевылупившийся адвокат и начинает мне втирать про милицейский произвол и нарушение указа Президента о недопустимости окошмаривания малого бизнеса. На кой хрен ты мне это рассказываешь? Вали к тому, кто тебя вызвал — ему и попробуй вякнуть. Но нет: в кабинете слюни пускает перед «костюмом», а мент в форме — говно нестрашное, да и ответить не сможет. А ответит — письма в прокуратуру полетят (этим чаще всего пытаются пугать).
Так как однодневные фирмы регистрируются в основном на алкоголиков, наркоманов и иных лиц, ведущих асоциальный образ жизни, то и они иногда заходят давать различные объяснения. Видя на вахте мента в форме, задирают носы и пытаются проскочить мимо. Когда останавливаешь и требуешь документы — повышают голос, заявляют, что они директора крупных предприятий (помойных, с миллиардными оборотами, но нулевой отчётностью и зависшей недоимкой по налогам), а в кабинете так же пускают сопли в грязные рукава, дышат перегаром и клянутся, что просто паспорт потеряли...
Сотрудники милиции действительно всем настолько противны? Они что — вообще не люди? А куда вы бежите, если вас побили (ограбили, изнасиловали, кинули на деньги)? Не мешайте мне делать мою работу и не злите меня. Я сегодня «на тумбе», а завтра в костюме в кабинете, который вы посещали вчера и, скорее всего, посетите ещё не один раз. Может быть, оперу понадобится помощь в организации каких-либо специфических мероприятий, и он попросит меня. Может быть, я войду в состав группы, которая будет проводить в вашем офисе выемку документов в рамках возбуждённого уголовного дела.
Не надо злить вахтёров — а тем более не надо злить вахтёров-милиционеров.
В ста метрах от окон моего дома находится местная школа милиции. В начале года у них строевая подготовка: бьют барабаны, топают сапоги, кто-то орёт в матюгальник. Сейчас они учатся разгонять демонстрации: целыми днями молотят дубинками по жестяным щитам. В конце года у них начнётся подготовка к выпускному: опять строевая и (внезапно!) бальные танцы с истеричной тёткой-хореографом, орущей о тупости воспитуемых всё в тот же матюгальник. Круглый год в шесть утра у них зарядка с «1-2-3-4, закончили» в рупор, а вечером они орут песни, когда идут на отбой.
А я вот считаю, что мы, бедные задолбавшиеся, должны подходить к нашим ситуациям согласно девизу КВН: весело и находчиво.
Где-то год назад я умудрился заработать обширный ожог рук. Походил с культями из бинтов, настало время их снимать. Проблема была в том, что кожа на руках оказалась очень чувствительной. Прикосновения, холод, жара, — всё это вызывало целую гамму ощущений от лёгкого дискомфорта до резкой боли. Но руками-то пользоваться надо! Выход был найден. Тонкие кожаные перчатки лишили меня всех проблем, но тут же добавили кучу новых, ведь дело происходило летом. Нет, я понимаю, что парень в шортах, майке и перчатках вызывает как минимум удивление. Я спокойно останавливался и объяснял всё подозрительным товарищам милиционерам. Однако постоянные вопросы знакомых, сотрудников и даже совершенно незнакомых людей на улице меня порядком задолбали.
Вместо того, чтобы ныть: «Ах, меня не понимают, ах, они меня достали», я откопал свой старый длинный плащ и чёрный костюм-тройку. С тех пор на улицу я выходил только в этом наряде, нацепив на лицо каменную маску, а на любой вопрос касательно внешнего вида коротко отвечал: «Тетраграмматон. У нас есть право на всё». В душе посмеиваясь, я уходил, оставляя очередного любопытного задумчиво чесать затылок в попытке понять, что бы это значило.
Мораль проста, дамы и господа. Проявляйте находчивость, и тогда популяция нас, задолбавшихся, существенно уменьшится.
Жили-были мы с мужем, его родителями и маленьким ребёнком в обычной девятиэтажке. Жили на втором этаже. А на первом...
На первом имела место быть (и живёт до сих пор) семья дружественных алкашей: патриарх, так сказать, этого семейства, а также двое сорокалетних детишечек: муж и жена. Досуг их заключался, само собой, в совместном распитии, а по достижении нужной кондиции (часа эдак в два ночи) в исполнении народных шлягеров под караоке. Неоднократные хождения к ним по ночам эффекта не имели: дверь либо не открывали вообще, либо советовали идти по всевозможным адресам. Вызов милиции (неоднократный) также пользы не приносил. После ухода людей в сером начиналась та же катавасия.
На Новый год орали всю ночь, а мы бегали по трёхкомнатной квартире с кроваткой в поисках наименее шумного места. В четыре утра под песню «Спи, мой мальчик маленький, спи, мой сын» хотелось биться головой об стену. Финальным аккордом послужило бессмертное творение Земфиры: «Хочешь, я убью соседей, что мешают спать?»
На многократные просьбы к доблестным стражам правопорядка как-то решить эту проблему (не потому, что ночью хочется спать, боже упаси, а потому что спать нужно грудному ребёнку) нам было сказано, что это, мол, их частная территория, и они там могут делать, что хотят. А мы на своей частной территории не имеем права на тишину в ночное время суток?
Теперь мы с мужем и маленьким сыном снимаем квартиру. Да, в хрущёвке. Да, этот дом близок по возрасту к нашим родителям. Но зато мы — всей семьёй — наконец-то спим.
Фамилия у меня еврейская, внешность тоже соответствует. Где-нибудь в местах скопления лиц кавказской национальности милиция на меня даже не посмотрит, но при отсутствии «детей гор» и я за уроженку какого-нибудь Урус-Мартана сойду. Поэтому паспорт я всегда держу в сумке и спокойно его предъявляю по требованию.
Была в гостях. Обнаружили, что хлеб кончился. Выскакиваю в ближайший ларёк, из документов с собой только чудом завалявшийся в кармане куртки студенческий. Выхожу с батоном. От стоящего у обочины дороги милицейского автомобиля ко мне устремляется страж порядка примерно моего возраста.
— Девушка, документы покажите, пожалуйста!
Упс... Начинаю объяснять, что из соседнего дома вышла на минутку за хлебом, могу показать студенческий.
— Да что мне ваш студенческий, в нём прописка не указана. Москвичка? — Да, москвичка. — Проживаете где? — Улица ******, ***-**. — Прописаны там? Точно москвичка? — Да, прописана там же. Можете дойти со мной до квартиры, покажу вам паспорт. — А давно в Москве проживаете? — подозрение в голосе всё сильнее. — С рождения. — А родились где? — И родилась в Москве, в родильном отделении такой-то больницы. — Значит, москвичка? — Москвичка. — (ехидно) А где у нас в Москве цирк?
Быстренько прикидываю: Цветной, «Вернадка», шапито на Речном, шапито на ВВЦ, «Аквамарин». Интересуюсь, уж извините, не менее ехидно:
— А который из пяти? — Свободны, — на глазах скучнеет патрульный.
Уважаемый сотрудник ОВД Строгино, спасибо вам за поднятие настроения — причём не только мне, но и ожидавшей меня компании, которой я всё это в лицах пересказывала. Дорогие гости столицы, запоминайте месторасположение культурных объектов — может и пригодиться.
bash.im
ithappens.ru
zadolba.li