Полиция

Я мент. Не просто мент, стоящий за углом. Я оперативник.

У меня постоянный недосып из-за тяжёлой работы — а её у нас выше крыши. Приходится работать по несколько суток, спать по пять минут, когда успеешь: за письменным столом, в машине коллеги, в трамвае, в автобусе… Это не самое страшное. Противно то, что каждый день мы сталкиваемся с дерьмом. Нам приходится общаться с бомжами, проститутками, гопниками и прочей мразью, чтобы достать детали по тому или иному делу.

Ограбил женщину некий тип, отобрал сумку, ругался, угрожал ножом. Приметы: «Ну, такой, в шапке, небритый урод, высокий, с узкими глазами». Едем в район, пытаемся что-то узнать. Выходим на наркомана, который утверждает, что знает девушку, которая крутит шуры-муры с очень похожим по описанию типом. Однако он просто так нам ничего не скажет. Приходится ехать, искать торговца наркотой, доставать дозу наркоману (за свои же деньги). Приходим в итоге в магазинчик, где девушка якобы работает. Продавец говорит:

— А! Юлька, что ли? Так она уже неделю как уволилась.
— А где она живёт?
— Ой, вот этого я не знаю. Попробуйте спросить у того-там, третьего-десятого.

В общем, на этого преступника мы не вышли, дело не раскрыли. И мы ещё виноваты, что ничего не делаем, что мы лентяи, оборотни, сволочи и козлы.

Я подсчитал, что заработать на однокомнатную квартирку я смогу, откладывая крупную часть зарплаты, за 38 лет. Оно справедливо? Оно мне надо? Должен ли быть у меня стимул отправляться на работу, которая всё равно не приносит мне ни денег, ни удовольствия, ни уважения? И самое паскудное — то, что ты теряешь весь оптимизм.

Поверьте, есть более отвратительная работа, чем ваша. Удачи вам.

Ближе к полуночи иду домой с дружеских посиделок по случаю знаменательной даты. Во дворе, который в лучших московских традициях освещается только лампами у подъезда, через одну битыми, на меня нападает некто, а точнее, нечто: таких людьми при всём желании не назовешь. Ограбление, избиение, попытка изнасилования… Спасибо рукопашке, не удалось меня ни вырубить, ни придушить, хотя досталось мне ой как прилично (30 кг разницы — это вам не ровню на лопатки положить). Оказалось, что главное — только впереди.

Выяснилось, что если в тот же день и час не вызвать «скорую», то пациент в травмпункт должен добираться своими силами. С сотрясением мозга, то есть тошнотой и головокружением, ага. Иду — точнее, меня почти тащит на себе мама. Пришли в больницу в квартале от дома, где раньше была травматология. Оказывается, теперь она отдельно. Дают адрес — два квартала от дома, но в другую сторону. Переход через две сплошные, 200 метров до остановки, трясучий троллейбус, ещё метров 300 от остановки.

Врачи констатируют повреждения, спрашивают: мол, а нужна вам как-её-там-выписка, будете в полицию подавать? Я про себя думаю: на кой мне это сдалось? От нашей мили-полиции толку, как от козла молока. Отказываюсь. Выписывают направления к окулисту и невропатологу в поликлиннику. Мол, сходите, сотрясение зафиксируют только там, тут только ушибы-трещины-переломы.

Иду домой отлёживаться. Ближайшие дня три мне вообще не до чего: голова в гематомах, рёбра и пальцы в трещинах, несколько зубов выбито, под глазами отёки. Ни сидеть, ни лежать, ни есть, ни спать не можешь, а многочасовые походы в таком состоянии по улице меня окончательно добили.

Денёк так на третий друзья меня всё-таки уговорили подать заявление. Даже со мной пошли в отделение. Рассказ записали и подписали — кроме той его части, где я толсто так намекнула, что существо это шло со стороны их отделения и явно имело спецподготовку — уж простите, при всём желании не могу перепутать стиль, которым сама занималась энное количество лет. Но что слушать глупую женщину: «Вы же сами провоцируете». Колкое замечание подруги, с которой мы в день нападения виделись, что я была одета в пальто и джинсы, и вообще меня в юбке хрен увидишь, было также проигнорировано.

Дали распечатку. Проверяю текст — под таким количеством грамматических ошибок я расписаться, пардон, не могу. Попросили ту самую выписку из травмпункта, то есть его опять надо навестить. А ещё съездить в центральное отделение на фоторобот, прийти через пару дней к другому следователю повторить запись рассказа, снова проверить заявление на грамматические ошибки, ещё через пару дней принести упаковку от украденного мобильника. К слову, мобильник был совершенно новый, коробочка свеженькая, все номера (те самые, по которым аппарат в считанные часы вычисляется) указаны. Но, видимо, все сотрудники были заняты разгоном демонстраций: упаковка превратилась в мёртвый груз.

В центральном ОВД был День милиции. Далее можно не продолжать. Мне упорно показывали криминальных авторитетов, хотя моя память на лица и ранее острое зрение вполне позволили запомнить и черты, и комплекцию. Конечно, ведь цвет куртки и форма ботинок намного важнее.

В травмпункте выяснилось, что мой полис в связи с недавней сменой ФИО недействителен, и мне надо заплатить за повторный осмотр. И денег-то вроде немного, а вот сидеть под дверью кассы два часа. Правильно, у больных ведь нет других дел.

Когда я через неделю всё же пришла к невропатологу, увидела очередь из боевых бабок. Разговор был очень жарким, и где-то через часик, так как у меня не было возможности кидаться бандерлогом на снующую туда-сюда медсестру, я удостоилась внимания врача, который мне, конечно же, сказал, что сотрясение зафиксировать уже нельзя. Посмотрев на похожую очередь к окулисту, я просто пошла домой.

Больничного мне выдали 7 дней. Спасибо, мне этого, конечно же, хватило. На восьмой день я вышла на работу. Надо ли говорить, что большинство сослуживцев — дамы за сорок, и что тоналка и тёмные очки не сильно помогали, а посмотреть на такое сбежались даже те, кто меня видел два раза в жизни? Что мне были рассказаны все случаи драк и разборок моих сослуживиц, а также их знакомых, родственников, дальних родственников, родственников знакомых и даже их собак, причем в 99% случаев люди сами нарвались? Тут же на девять часов (я же пропустила! аврал! горим-горим!) посадили за компьютер. Стоило на пять минут отвлечься на бумаги, менее травмирующие взор, как у начальницы началась практически истерика. Спасибо, моя дорогая Иринушка. Век тебя не забуду.

Через месяц дело передали другому следователю. Первый вопрос девушки, очень занятой своей личной жизнью: «А что вы хотите?» — это на пояснение, что такая-то такая-то по делу такому-то. Снова записала мой рассказ, дала прочитать. Снова я исправила ошибки. Собственно, после этой истории у меня сложилось подозрение, что в полицию принимают исключительно тех, кто в школе по русскому имел не больше трояка. А вроде идеальной грамотностью не отличаюсь…

Больше в поликлиннику я не ходила. Платные кабинеты, платные медицинские центры. Естественно, никаких больничных. Естественно, у них тоже рабочий день до 18–19, а ещё доехать надо. Каждый раз, когда я уходила пораньше, говорила: мол, к зубному, к невропатологу и так далее. Указанный объём работ даже перевыполняла. Кстати, по вечерам я ещё учусь в институте.

Спустя полгода такой жизни я не выдержала и слегла на пару недель — естественно, без больничного. Ещё через пару месяцев услышала, что увольнялась бы я сама — за это время моя красавица-начальница меня попросту подсидела. И было с чего: я без конца латала её косяки, не могла скрыть своего скептического отношения к её откровенной безграмотности, помноженной на желание мне указывать, а ещё не была с начальством на короткой ноге. Она же, как выяснилось, все полгода старательно капала директору на мозги, что я постоянно огрызаюсь, ничего не хочу делать и вообще неграмотна и бездарна.

И знаете, что самое печальное в этой истории? То, что ровным счётом ничего особенного в ней нет. Вот сколько ни пытаюсь, не могу заставить себя удивиться ни кривости системы здравоохранения, ни покрывательству ментов, ни темноте дворов, ни подлости начальницы, ни зазнайству директора, ни низости тех из сослуживиц, кто откровенно улыбался мне в лицо, хотя я сроду никому палки в колеса не вставляла. Видимо, весь мир заточен под сволочей. Посему от всего сердца желаю всем, кто таковой сволочью обрисовался, как-нибудь изящно покалечиться, а до кучи ещё ослепнуть, и чтобы с ним (с ней) обращались так же, как они со мной: повышая голос, заставляя пахать в две смены и обвиняя в случившемся их самих. И побыстрее, пожалуйста.

В 20 лет я решил cделать мир лучше и пошёл работать в милицию. За три года борьбы с системой и попыток помогать людям (хотя некоторые из них оканчивались успехом) я устал. Устал настолько, что практически сдался и уволился. Трудовую книжку я даже не стал забирать, хотя стаж в 4,5 года (год за полтора) — не три дня и даже не месяц. Было и так понятно, что такими записями в трудовой далеко не все будут довольны — не объяснишь же, что ты был честным милиционером, а не «мусором».

Интересное дело: парень в 23 года, четыре года как окончивший техникум, работавший в нескольких местах неофициально, ни у одного работодателя не вызвал неприязни или подозрений. Мне отказали только в одном месте: профиль был слишком далёк от моего образования. От остальных предложений мне пришлось отказываться самому.

Позже, в 26 лет, я решил сменить работу. История повторилась — всем было наплевать, почему у меня стаж идёт с 23 лет. Ради интереса одному работодателю я рассказал, что до этого работал в нашей доблестной. Эффект был потрясающий: заместитель генерального директора, что меня интервьюировал, очень сильно изменился в лице. Было видно, сколько сил ему потребовалось, чтобы вежливо мне отказать.

Волчий билет, говорите? А не пробовали просто не брать на собеседование трудовую книжку?

Выпил. Пригрело. Уснул на лавочке. Просыпаюсь — трясут. Милиция. Двое. Довольные. «Отдыхаешь?» — спрашивают. С таким цинизмом, знаете, с затаённой радостью. Интересуются, типа. Я им говорю: шёл с работы, устал, прилёг. «Дыхните. О-о, да вы пьяны, уважаемый. А пройдёмте-ка». Эх, знали б вы, как я ненавижу это вот приторное «пройдёмте-ка»! Встал, последний раз посмотрел на чистое небо, вздохнул. Мол, ведите.

В отделении лейтенант уходит куда-то, сержант остаётся охранять. Ходит вокруг да около. Втягивает носом затхлый воздух. Задаёт наводящие вопросы, углубляется в философию. «Ты, — говорит, — зачем вот пьёшь? Дома жена, дети. Как тебе не стыдно? А как же гражданская позиция?» Я, в свою очередь, вежливо улыбаюсь, но бровями показываю, что лишних денег на благотворительность у меня никогда не было и сейчас нет.

Возвращается лейтенант. Сержант радуется и переходит к активным действиям: «Я, — говорит он, показывая в мою сторону, — этого типа давно уже знаю. Он все время пьёт и дебоширит. Известная личность!» А летёха то ли не понимает, то ли просто в хорошем настроении: «А я не помню. Ни с кем его не путаешь?» Сержант обижается: «Да ты на рожу его глянь! Все время тут околачивается! Не первый у нас раз гостит!» Лейтенант опять свое: «Убей — не помню».

Сержанта осеняет. Он строевым шагом подходит ко мне и, воздевая палец к потолку, приказывает: «А ну-ка, задери штанину! Ага! Чёрные носки! Я узнал их! Точно такие же носки были! Именно такие же!» Я не выдерживаю и начинаю дерзить: «Могу снять и отдать на экспертизу». — «Не прикидывайся! — сержант делает злое лицо. — Ты сразу понял, что я твои носки узнал!» Лейтенант полминуты размышляет, затем вздыхает и говорит мне: «Вали уже давай».

Я ухожу. За спиной ругань. Кто кого материт, непонятно.

Городок в провинции. Слегка быдловатые молодые люди любят проводить время, куря и употребляя слабоалкогольное пойло в подъездах многоэтажек. Не так давно этому вроде бы положили край: везде установили домофоны. Но не таково подрастающее поколение, чтобы отказываться от милых сердцу привычек!

Как же задолбали малолетние недоумки, искренне считающие, что за полночь любой жилец с радостью отворит подъездные двери, если сказать в домофон: «Откройте, полиция!» Вы не первые такие «умные». Научитесь отвечать хотя бы на автоматически выданный вопрос старого солдата: «Фамилия, имя, воинское звание?», а не тупо сопите в микрофон. Подобных простых вопросов, на которые легко и естественно ответит любой настоящий полицейский, весьма много.

Несколько лет назад в Красноярске на стоянке возле одного торгового центра пристрелили человека за пару дней до Нового года, часов в семь вечера. Представляете себе количество возможных свидетелей? Но почему-то так вышло, что убийц никто не видел, а видеокамеры на стенах ТЦ оказались муляжом, пугалом для непосвящённых. Люди в панике, полиция от комментариев воздерживается, никто ничего не знает, одни только слухи. Я в то время работал в новостях и вместе с остальными горожанами удивлялся и возмущался, почему же органы молчат, ничего не объясняют? Так они не работают! Позор им!

Всё стало понятно через полтора года, когда все наши городские СМИ поехали на пресс-конференцию в прокуратуру. Оказывается, полиция несколько лет следила за одной преступной группировкой, и это убийство было внутренней разборкой банды. Несколько предыдущих убийств, которые полиция так же оставила без комментариев — дело рук тех же негодяев. Полиция всё знала, только поймать всех бандитов так, чтобы грамотно предъявить обвинение, было ой как сложно. Потому и приходилось следить и молчать. В итоге всю банду взяли в разных уголках страны с интервалом в две минуты, чтобы злодеи не успели предупредить своих подельников.

К чему я всё это? Появилось много новостей, что в Кемерове работает маньяк-убийца, который снимает с людей скальпы, отрезает уши, выкалывает глаза. Число жертв фантазия людей докрутила до сорока человек, а полиция от комментариев воздерживается. Паника!

Успокойтесь. Если полиция ничего не объясняет, значит, пока ещё рано. Вдруг убежит, спрячется, а ведь его надо поймать, да ещё доказать, что это именно он такой нехороший — или они? И поймают ведь, и докажут! А будете болтать лишнее — только испортите всю работу.

И напоследок совет тому маньяку — вдруг он читает? Лучше быстрее иди в ближайшее отделение полиции и сдавайся сам, а не то жизнь после суда будет очень тяжёлой.

В соседней квартире пьянка докатилась до рукоприкладства: слышны удары об стену, дверь и окна. Хочу спать, но не дают крики: «Я тебя убью, сука!» Дабы угомонить милейших людей, звоню в полицию.

— Полиция слушает, ожидайте.

Жду пять минут.

— Полиция, чё у вас там?
— Звоню с адреса такого-то. Соседи сильно шумят, похоже, что скоро поубивают друг друга.
— Они у вас в квартире, чё ли, шумят?
— Нет, они у себя шумят, но я реально за них переживаю.
— Они вас попросили, чё ли, в полицию позвонить?
— Никто меня не просил. Я просто хочу предотвратить преступление (читай: нормально поспать перед понедельником).

Тишина.

— Так они не у вас?
— Нет!
— Тада чё вы звоните? Вас же не трогают.
— Но они ж поубивают друг друга…
— Все пэпээсники заняты. Как поубивают — звоните в скорую. Ваш звонок записан.

Объясните мне, что я неправильно сделал?

Четыре года назад я увидел в парке, как трое отморозков «растягивают» в кустах девчонку лет пятнадцати. Я шёл из гаража с молотком — шкаф собрать надо было дома. В общем, при помощи молотка, пинков берцами и русского народного языка девчонку я отбил.

Разбирательства и суды длились полгода. Судили меня. Девчонка красовалась с новенькими ноутбуком и коммуникатором. Оказалось, она с «друзьями» дурачилась, а я, почему-то бухой в зюзю, налетел и всех запинал почему-то топором. Итог — условный, но срок.

Мент (с большой буквы «М», суровый дядька-профи), который вёл дело, тогда сказал: «Ты — мужик. Я уже знаю, как тебя спасать. Но вот и ты знай: в следующий раз, если это не твоя сестра, невеста или мать, просто набери 102, не ломай себе жизнь».

Я человек очень спокойный и уравновешенный. Я не люблю конфликтовать, считаю, что все разногласия можно решить в ходе конструктивной беседы. Но одно слово меня бесит до истерики — настолько, что хочется выматериться и разбить говорящему о голову стул.

«Мусора».

Мои мама и папа — милиционеры. Точнее, были ими долгое время, потом ушли в другие места. С детства я знала, что милиционеры — умные, честные и порядочные люди, которые рискуют своими жизнями, чтобы мне спалось спокойно. И это всё не пустые слова: я знаю множество именно таких работников теперь уже полиции.

Никто из них ни разу не брал взятки. Принципиально. Потому что никакие взятки на собачьей работе с щенячьей зарплатой не помогут — там только за совесть работать можно.

Мой папа умер в 44 года из-за того, что получил серьёзное заболевание, спасая человеческие жизни. У вас сейчас повернётся язык сказать «поганый мусор»?

Разумеется, в милиции (как и в любой другой группе людей) попадаются подлые, лживые, неадекватные и просто нехорошие товарищи. Но ровно в той же концентрации, как и в любой случайной выборке, как и в любой профессии. Почему же никто не орёт: «Все менеджеры — пид@расы!» или «Все логисты — козлы!»?

В следующий раз услышу — не сдержу свой порыв и применю стул.

Работаю в сотовом магазине. Вскрыли витрину, унесли несколько дорогих телефонов. Приезжает полиция:

— Эту витрину вскрыли?
— Да.

Один мент переводит взгляд на другую витрину с телефонами и говорит коллеге:

— Серёга, смотри, какая «Нокла» классная! Девушка, покажите, пожалуйста.

С другой стороны кричит ещё один товарищ в форме:

— А вы на баланс принимаете?