Пенсионеры

Не самый мелкий магазин по продаже компьютеров и периферии. Я — технический специалист.

Звонят с выдачи, просят подойти. На выдаче — дед, купивший TV-тюнер. История такова: в гарантийном талоне прописаны все ситуации, в ходе которых устройство снимается с гарантии, в том числе и «следы насекомых внутри». Слова деда, с которых всё началось: «Вычеркните эту строку, это дискриминация!» Да, такие мы, фашисты-багофобы.

Когда-то я работал в магазине продавцом. В один прекрасный день магазин посетила бабушка и купила пачку масла да коробку спичек на тысячу штук. Ближе к вечеру бабуля пришла с требованием вернуть деньги за спички.

— Чем вам не понравились спички?
— Там не хватает семи штук.
— Вы их считали? — спросил я с усмешкой.

Указав на маленький надрез в коробке, бабуля начала доставать из него спички, аккуратно связанные нитками по десять штук. Выложив все вязаночки на прилавок, она убедительно произнесла: «Здесь не хватает семи спичек. Верните мои деньги».

Дорогие тетеньки 50+, что в этом такого ужасного, что мне 20 лет? Не надо похлопывать меня по плечу со словами: «Да, моим внукам сейчас тоже 19, дома не бывают». Я не ваша внучка — это раз. Представьте себе, есть ещё молодежь, которая не пьёт «Ягуар» в промышленных количествах, у которой хорошие и тёплые отношения с родителями.

И два: я закончила гимназию при небезызвестном университете с отличием, неплохо в этом университете учусь и работаю в издательстве. Нет, не в «Росмэне» — не поверите, но в России ещё несколько издательств есть. Нет, я не пишу книги, я корректор. Ах, не знаете, что такое корректор? Ненужная профессия? Попробовали бы вы почитать ваши ненаглядные женские романы без исправлений!

Старшее поколение очень любит разборки — хлебом не корми!

Как-то приходит к нам в магазин старушка и с пеной у рта начинает требовать жалобную книгу в комплекте с высшим начальством. Оказывается, она купила в нашем магазине пять пакетиков хны по 20 граммов, пошла на рынок и на контрольных весах взвесила. По логике в сумме у неё должно было выйти 100 граммов, но весы показали 93. При этом бабуля пришла без товара, а только с чеком: часть краски она, как выяснилось, уже использовала. Ладно, начальница плюнула и вернула ей деньги из своего кармана.

Месяца через два картина повторилась: та же бабушка, та же самая хна, тот же недовес. Нас обвинили в том, что мы хну специально отсыпаем. Зарплату нам ей выдают, не иначе! Начальница, к счастью, была в отпуске, и вышла её заместитель. Она долго втирала бабушке (в этот раз вернувшейся с купленными пакетиками), что мы непременно обратимся к поставщикам, натравим на производителей кучу комиссий, и их контору прикроют. Отдала ей деньги, подарила ещё два пакетика этой самой хны и кучу пробников дорогой косметики.

— Вот так бы сразу! — сказала бабушка и с довольным видом удалилась.

В нашей аптеке — большой зал с открытой выкладкой товара. Заметили, что регулярно пропадают ценники. С утра перед открытием всё проверяем, печатаем недостающие ценники, а в середине дня в зал выходит заведующая и ругается, что часть лекарств лежит без цен и подписей.

Долго ломали голову над загадкой. Как-то раз к одной из фармацевтов на стойке подошла пожилая дама, выложила пачку ценников из разных аптек и спросила:

— А у вас эти лекарства сколько стоят?

Пенсионеры не то чтобы задолбали, но иногда вызывают удивление.

Звоню бабушке, та в слезах. Оказывается, «деду пенсию добавили, а мне нет». И дело не в деньгах — дети помогают, — а в принципе! «Ну шо це таке, всю жись работала, была уважаемым человеком, а теперь хоть бы на десятку добавили!»

Почему размер пенсии — это мерило успешности всей жизни для вышедших на пенсию?! Ты всю жизнь работала, последние годы руководителем градообразующего предприятия; объездила весь бывший Союз; грамоты, уважение, всё такое. У тебя дети и внуки, все далеко не бомжи, живёшь — не голодаешь. Ну, здоровье подкачало, поэтому из дому почти не выходишь, но это возраст. И что же, считать эталоном успешности количество «добавленных десяток»?!

Вызывает удивление, чтобы не сказать хуже, страдание по поводу нынешних, «не тех» времен. Озлобленность, обида... Спрашивается, чем тебе наше время хуже голой-босой юности, голодного детства и дефицита, талонов на продукты и мыло? На столе еды, слава генной инженерии, гора. Или вёдра с углем предпочтительнее парового отопления? Или ходить пешком по 20 км в день по грязи милее поездок на такси?

Радуют беседы о молодёжи, которую «в школе уже ничему не учат», — при том, что последней молодёжью, с которой ты общалась, были твои внуки лет пять-десять назад. «Думаешь, я ничего не знаю?! Я по телевизору же вижу!» — это на моё опровержение истории о студентах, перерезающих глотки строптивым преподавателям.

Да убережёт меня жизнь от страданий по поводу того, что у соседа пенсия на два рубля больше и нет язвы! Да сохранят меня боги от слёз и соплей по поводу жестокости этого мира! Да разрази меня гром, если я своей внучке на её реплику о том, что всё у неё хорошо, отвечу: «Да знаю я, как тебе хорошо... Что сейчас с такой жизнью может быть хорошего?!»

В конце девяностых я работал продавцом бытовой химии на рынке. Одна бабулька запомнилась надолго: шампунь она выбирала на вкус. Этот-де пересолен, этот недосолен... В итоге дегустации она признала лучшим шампунь за 1,3 грн и гордо удалилась — видимо, на праздничный ужин.

Моя профессия, слава богу, с людьми связана не так тесно, как профессии большинства «задолбавшихся». Я топограф — тот, кто делает карты. Моих коллег можно увидеть в самых неожиданных местах возле хитрых приборов на штативах. Приборы на штативах, как правило, имеют в своей основе зрительную трубу, в которую топограф и пялится с умным видом, попутно что-то говоря в рацию, махая руками или делая пометки в блокнотике. Иногда это происходит в незастроенной местности, иногда — в населённом пункте. Вот о населении этих пунктов и пойдёт речь.

Почему-то почти каждый старше сорока пяти считает, что мои коллеги водятся исключительно в районах действующих или будущих строек. Поэтому нужно обязательно подойти и спросить: «Что строите (будете строить)?» Подробно отвечать каждому, что ничего не строим, а, например, обновляем карты — уйдёт полдня. Поэтому включается фантазия и начинается: «Построим ликёро-водочный завод. АЭС. Аэродром на месте вашего микрорайона. Пустим здесь шоссе. Поставим памятник губернатору». Замечено: чем абсурднее ответ, тем быстрее уходит прочь спрашивающий.

Вторая категория «задолбателей» — люди, когда-то видевшие что-то подобное и спешащие поделиться своими знаниями. Вот и начинается:

— Это ведь нивелир (мензула, кипрегель, теодолит, буссоль)?
— Нет, это тахеометр.
— Да не п#зди, я в армии почти такое же видел!

Третий тип — пьяные компании и одиночки, которым надо обязательно «позырить в трубу». Если их пустить, они так и норовят во время процесса «зыренья» опереться о штатив. Для меня это неприемлемо: сбивать прибор с той точки в пространстве, на которой он закреплён, во время работы категорически нельзя. Для меня один из самых страшных грехов — о штатив запнуться. Я его вообще не касаюсь во время работы. Поэтому приходится пьяных отваживать, в том числе и силой — рядом обязательно есть несколько коллег с металлическими палками полутораметровой длины с острым концом. Рабочий инструмент у нас такой — вешкой называется.

Дети. Эти «цветы жизни» обожают устраивать вокруг штатива беготню. Если не собьют, то сопрут и попытаются разобрать из любопытства.

Просто любопытные и сильные. Увидел кто-то, что из земли (или между бордюрными камнями) торчит обрезок арматуры, железнодорожный костыль, дюбель-гвоздь — обязательно надо вытащить, затратив немало усилий, посмотреть, удивлённо хмыкнуть и положить рядом. Я эту арматурину забивал кувалдой, весь взопрел, потом ещё и точно определил пространственное положение её вершины, затратив на это немало времени. Теперь всё сначала.

Поэтому я не очень люблю работать в населенных пунктах. В полях, конечно, пауки, комары, клещи, дождь, грязь и плохие дороги, но это всё терпимо — зато людей намного меньше.

Живу я в небольшой станице. У нас настолько продвинутые бабушки, что сами придумывают названия платёжным системам. Лично стал очевидцем разговора двух дам преклонного возраста:

— На «Шэв-маню» деньги кладут только в райцентре! А в нашем местном банке только на «Веб-мони».

Ещё один случай был с небезызвестными платёжными терминалами «Киви». Разговор двух молодых девушек:

— Кать, как там эта дурдомина называлась, где я вчера деньги клала?
— Не помню, кажись, «Колибри».
— Да ну, что ты выдумываешь?! Там какой-то фрукт был!
— Нет, я помню птицу!
— То ли яблоко, то ли банан был.

И на закуску случай в магазине:

— У вас автомат чек не даёт.
— Как не даёт?
— Ртом.
— Каким ртом?! Молодой человек, не морочьте мне голову!
— Ну, этим, что чеки плюёт!

Дорогие неуважаемые халявщики в общественном транспорте! Мало того, что задолбало неожиданное ощущение вашего тела на своей заднице, когда вы пытаетесь проскочить вслед за мной в турникет. Мало того, что по той же причине пассажиры московского метро уже возненавидели полонез Огинского. Но какой сволочью надо быть, чтобы умильно спрашивать разрешения пройти без билета, притиснувшись, а на отказ ещё и обижаться?

На выходе из платформы электрички — бабульки-дачницы. «Де-е-евушка!» — как к старой знакомой, блин. «А можно я с вами через турникет пройду? Нет?! Нельзя?! А ты чё такая вредная?!» Это я, ёж вам в тележку, оплачиваю ваш льготный проезд, так что ведите себя прилично!