Медицина

Хотя я вполне здоровый человек и болею редко, ребёнком я был довольно слабым, и у меня есть пара хронических заболеваний, из-за которых я не годен к службе в армии. Как же задолбали бесконечные знакомые!

— А что у тебя с армией?

Спрашивается, ну какое тебе до этого дело?

— Я ограниченно годен.
— А это как?
— У меня военник.
— Почём купил?
— У меня по здоровью.

Тут начинается самое интересное.

— Ой, да не п#$ди! У меня знакомого неуравновешенного (инвалида, без почки) взяли, а ты вон какой здоровый! Признавайся, почём брал?

Господи! Если ваш знакомый инвалид в военкомате молчал как рыба, то это его проблемы. Если вы в жизни не читали правил постановки на воинский учёт, не надо доказывать мне, что в армию сейчас «берут всех».

Но даже если удаётся убедить человека, что за военный билет я не платил, следует вопрос, который по гениальности и тактичности перебивает все вышеперечисленные:

— А болезнь у тебя какая?

Ну какая вам разница? 99%, что вы такой не знаете и никогда о такой не слышали. Ей-богу, задолбали!

Я усиленно скрываю ото всех свой диагноз. Близкие люди, разумеется, в курсе. На рабочем месте никто ничего не знает. Я эпилептик с тщательно контролируемой ремиссией. Во мне никто не заподозрит человека нездорового, никаких внешних признаков у меня нет. Я не пью, не пользуюсь услугами солярия (физпроцедуры запрещены), не могу посещать ни новомодные клубы (мелькающий свет раздражает чисто физически), ни киносеансы в формате 3D (люди без подобного состояния мозга уходят с головной болью, а я туда тем более ни ногой).

Задолбала реакция людей, узнающих о моём недуге. Я не «ущербная» и не «больная на всю голову». Я не падаю в приступах каждые полчаса, у меня внятная речь и хорошая память. Жалеть меня тоже не надо. Сама себя преотлично пожалею — за пять лет со времени постановки диагноза уже приноровилась.

Поймите: эпилепсия бывает разная. Не стригите всех под одну гребёнку. Если уж вы узнали о моей проблеме, само знание не должно менять меня в ваших глазах.

Привет добрым стоматологам!

Вы работаете в государственной поликлинике, платят вам мало и нерегулярно. Я не требую от вас ничего сверхъестественного — просто удалить кариес и поставить пломбу. Когда вы же мне скажете, что этого недостаточно, я встану и пойду в кассу. Молча пойду, не возмущаясь, не требуя скидок и бесплатных услуг: я знаю, что протезирование не покрывается моей страховкой.

Я знаю, что у вас тяжёлая и нервная работа, что вас боятся пациенты. Я взрослый человек, я не реву, не закрываю рот ладошкой, исправно выполняю все «откройте-закройте», не хватаю медсестёр за задницу, не делюсь историями своей жизни, не учу вас делать свою работу и вообще думаю только о том, как бы вам не помешать ненароком — я же знаю, мои зубы, мне же хуже.

Я вас даже, в общем, не боюсь лет с десяти. Не боюсь боли, уколов и бормашины — или хотя бы стараюсь этого не показывать. Но заставить себя пойти к стоматологу для меня — сущая пытка.

— О-о-о, какая дыра! Разве можно так запускать? Голова на плечах есть вообще? Затягиваете, а мне теперь ковыряться тут! Ты б ещё годик подождала… Чего пришла вообще? Сидела б себе дома, пока все зубы не выпадут. Вот щас выпишу тебе коронку — будешь знать. Распустились совсем! Полгода назад, говоришь, была? Да врёшь ты всё, не может такое за полгода развиться. Как не стыдно с такими зубами приходить!

А у меня в это время рот открыт, вы в нём копаетесь, и я вздохнуть боюсь, чтобы не дай бог чего, поэтому не могу вам ответить, что зубы у меня с детства плохие, это наследственное и профилактическими мерами не исправляется; что у меня напряжённый график работы, и вырваться на полдня к вам на приём (несмотря на формально выдаваемые талоны, просидеть меньше полутора часов в очереди нереально) я могу только в случае крайней необходимости; что это мои зубы, в конце концов, что хочу с ними, то и делаю, и нечего тут набрасываться на меня, словно я собственноручно устроила геноцид; что ваши нотации ничего в вышеперечисленном не изменят; а главное — что вашими нотациями меня можно напугать и довести до слёз гораздо эффективнее, чем вскрытием пульпита без наркоза.

Именно из-за этого я сейчас боюсь идти к стоматологу лечить разваливавшийся зуб.

Пожалейте меня, я же почти идеальный пациент. Неужели так трудно просто делать свою работу молча?

Я лаборант. Работаю сравнительно недавно в одном из стационаров довольно большого города Поволжья.

Прихожу в новую компанию, знакомимся. Разговор заходит про работу, настаёт мой черед. Говорю: «Лаборант клинико-диагностической лаборатории». В 90% случаев начинается дикий ржач и разнообразные подколки:

— А-а-а, это ты какашки исследуешь? И не противно?
— Кровопийца! Вампир!
— Вот к кому надо обращаться, если соберусь уринотерапией заняться!

У каждого своя работа, свои сложности. Моя работа мне нравится, несмотря на то, что порой приходится сталкиваться с не очень приятного вида и запаха биоматериалом.

Круглосуточно в больницу поступают люди, разных возрастов и разного воспитания, но каждый третий считает своим долгом произнести: «Ой, не представляете, как я боюсь! Лучше бы из вены взяли!»

Я лаборант, и я беру кровь из пальца. Из вены кровь берут медицинские сёстры. А я не беру не потому, что не умею (этому учат в медицинских колледжах даже лаборантов), а потому, что это не моя обязанность, и при поступлении необходимо исследовать капиллярную, а не венозную кровь.

В больнице, где я работаю, около 15 отделений. Почти каждое дежурство кому-то вдруг становится плохо. Звонит врач, вызывает к пациенту. Прихожу. И почти всегда начинается: «Время-то сколько, видели? В три часа ночи кто кровь-то берёт?! И так плохо мне, и вы тут ещё со своей иголкой!»

Поймите, мне это не надо! Это нужно вам в первую очередь. Я лишь выполняю назначения врача, во сколько бы они ни поступили. Это моя работа, а все претензии по поводу того, что вы спать хотите, к врачу.

Среди ночи звонок. Вызов в роддом к якобы очень тяжёлому ребёнку, родившемуся некоторое время назад, или мамаше, кровившей после родов. Одеваюсь, тащусь в холод, пургу, в жару, по темноте в другой корпус, делаю анализ. В итоге — ни звонка. Анализ никто не забрал. Разве нельзя было потерпеть до утра, когда будет хотя бы светло, или когда придут лаборанты дневной смены?

Нет сил. Задолбали!

Здравствуйте, меня зовут Виталий. По профессии я венеролог. Это и стало причиной того, что я задолбался. Нет, меня не задолбала моя работа, я вполне доволен. Задолбали мои друзья.

В одном небезызвестном отечественном сериале про врачей медсестра «ласково» назвала венеролога, простите, «писькиным доктором». Как вы думаете, какую кличку дали мне мои дорогие товарищи? Ну, раз-два назвали, ладно, посмеялись, но когда вы называете меня так даже при моих родителях, это уже перебор. На меня уже косо смотрят. А сколько шуток в свою сторону я слышу ежедневно!

Многие становятся мишенью для дурацких шуточек. Но эти же самые петросяны-степаненки потом приходят ко мне и спрашивают:

— Ты ж венеролог, можешь меня посмотреть бесплатно?
— Ой, а можешь там поглядеть, таблеточки прописать, только жене не говорить?
— Меня тут друг один попросил узнать, можешь его тоже бесплатно глянуть?
— Я тут вчера одну классную тёлочку отжарил, посмотришь меня на всякий пожарный?
— Ты же мне друг! У остальных дороже будет, да и не так неловко.

Конечно, я с удовольствием вас осмотрю, вылечу, дам рекомендации по профилактике ЗППП совершенно безмозмездно. Можете даже не благодарить меня. Шутите дальше свои шутки, я их обожаю. Что, вам послышалось «нет»? Показалось, наверное.

Есть такая профессия. Никого не интересует, печален ты или весел, что у тебя не всё хорошо дома; что ты разругался в хлам с новой знакомой; что на дороге тебе не уступил таджик на тонированной «Оке»; что ты опять порезал палец, когда вечером готовил себе что-то пожрать; что, как обычно, ночью ты совсем не успел поспать; что вчера было слишком много работы, ты не ел, не думал, машинально слушал, лечил кого-то; что для тебя они всего лишь части тела, каждая из которых болела или не болела; что тебе всё равно, какого цвета у них глаза…

Тебя больше волнует, что опять в машине барахлят тормоза; что ты давно не встречался с друзьями, а надо поговорить, но в выходные придётся ехать к маме, и главное — не забыть, у кого из родных поминки, а у кого день рождения. Но даже если забыть, это же не преступление. Они понимают, что ты работаешь на износ, и после тяжёлой недели какой с тебя спрос? Перепутал чуток, что теперь — стреляться? А мама ещё спросит: «Сынок, как твоя диссертация?»

Есть такая профессия. Им про тебя ничего совершенно не интересно. Они не спросят, успел ли ты сегодня сходить на обед, какой твой любимый футбольный клуб и любимый цвет, достаёт ли тебя сосед слева (тот, который орёт по ночам «Россия форевер!» и которому ты грозился шею сломать). Им на всё это глубоко наплевать. У каждого своя длинная или не очень речь о том, как не получилось у них себя сберечь, как эта жизнь обошлась с ними сурово. От тебя они ждут только одно-единственное слово: «Да». Каждому из них ты должен помочь. Всегда.

Есть такая профессия. У тебя нет прав ни на кураж, ни на депрессию. Нет прав на ненависть, на симпатию, на любовь. Бесстрастный, внимательный, вежливый… Внутри закипает кровь, сжимаются кулаки, хочется в морду дать? Здесь нельзя, здесь надо уметь себя держать. Вдох-выдох, надел халат, вошёл в равновесие… Ты же доктор. Есть такая профессия.

Тут несколько раз писали о злобных аптекаршах, которые в каждом подростке подозревают наркомана и ничего не продают. А мне вот, бледной и тощей герле с дредами до пояса, продают. Потому что я не наркоман, а дурочка с бумажкой.

Нужны шприцы? Достаёте бумажку и, глядя в неё, ме-едленно умножаете и складываете, получая нужное количество. Нужно эффективное лекарство на грани рецепта? Читаете название по слогам и с ошибкой в ударении. Бумажка с расписанием электричек и списком покупок вполне подойдёт для этих целей. А если уж есть желаемое, написанное врачебным почерком на любом огрызке, то даже озвучивать не надо — просто тыкайте в нужную строчку. Покажите им, что совсем не в теме, и будет вам счастье, здоровье и много-много страшных шприцев.

Как же меня задолбало работать на систему, которая вместо заявленных функций лишь создаёт иллюзию деятельности! Занималась бы эта система какой-нибудь ерундой, было бы пофигу, но я работаю на здравоохранение. И это звездец. Полный. Эпический. Со всех сторон.

Взять хотя бы дополнительное льготное обеспечение. При некоторых заболеваниях инвалидам положены бесплатные лекарства. Есть список этих лекарств. Но чтобы их бесплатно получить, надо быть не инвалидом, а чемпионом по бегу с препятствиями.

Лекарства есть в наличии через раз. Не то чтобы раз в месяц их завезли, нет: второго числа появятся пять пачек одного препарата, пятого — семь другого. Если больному надо пять препаратов, то он должен постоянно звонить в аптеку и мониторить. А в аптеке они никому на хрен не нужны со своими звонками, и там не берут трубку. Тогда больной начинает бегать к врачу и спрашивать: «А не завезли ли? Нет? А почему? А когда? А чего у вас их вечно нет?» И ты сидишь, как дурак, и объясняешь, что это не ты формируешь заявки, закупаешь лекарства, распределяешь по аптекам, обновляешь аптечную базу.

В департаменте Минздрава сидят те, кто ни хрена не сделал, чтобы люди получили свои лекарства в нужных количествах и вовремя. Но не получившие этих лекарств люди приходят к докторам и трясут их — а кого ещё?

Если кто-то доходит с жалобой до Минздрава, то жалобу спускают на места с резолюцией разобраться. И что происходит? Ничего не происходит! Местный департамент пишет дежурную отписку: дескать, всё уже исправили, всё пучком, спите спокойно, дорогие товарищи. Больной в лучшем случае однократно получает препарат, который вздрогнувший местный комитет ему, так и быть, найдёт. Была пара случаев, когда комитетские «дорогостой» за свои деньги покупали, когда им на хвост налили кипятку сверху. Но это единичные случаи, а в целом вся система по-прежнему пашет идиотически.

Вылечить человека? На хрена? Главное — сдать отчётность, что у нас всё красиво.

Под дверью опять слоняется пациент, который не может третий месяц получить свой препарат и покупает его со своей инвалидской пенсии, а холёная дрянь из администрации на городском канале бесстыдно врёт, что у нас все проблемы решены, всё шоколадно. Шоколадно у нас было три недели до выборов президента и одну после.

Хочу, чтобы президента выбирали раз в год. Или хотя бы в два. Чтобы хоть не забывать, что всё действительно бывает в наличии.

Добро пожаловать в крупнейший вуз Киева! Здравия желаем, проходите в нашу собственную поликлинику, прошу всех на осмотр.

К вашим услугам самые талантливые и заботливые лекари. Талантливых и заботливых мало, поэтому их всего ничего на весь университет. В здешних очередях можно состарится и выздороветь, пропустить пять пар, чтобы закрыть справкой шесть, занять место в 9:00, чтобы, вернувшись в 16:00, обнаружить, что до тебя ещё далеко и вряд ли доберутся.

У вас иногда болит голова? Может, она кружится? Проблемы со зрением? Вы когда-нибудь в своей жизни теряли сознание? И главное — у вас хватило ума рассказать об этом врачу? Поздравляю. Теперь вы числитесь на диспансере. У вас новая, беленькая карточка, изумительная привилегия проходить без очереди и новая обязанность — каждые два месяца являться на приём.

Теперь тебе выписывают миллион и одну таблетку, дают назначения, обязывают каждые полгода проходить медосмотр и угрожают отчислить за неявку по страшной статье «профнепригодность». И всё равно, что последний раз голова болела три года назад, а обморок был ещё в детстве, после падения с лестницы. Диагноз «ВСД», а то и вовсе «эписиндром» тебе гарантирован.

И вот несчастный, запуганный до слёз первокурсник отбывает свою новую обязанность — медосмотры. Я уже говорила, как мудры и талантливы лекари? Ну так ещё раз повторю. Они умудряются осмотреть пациента прямо через дверь — а как ещё объяснить, что твой осмотр происходит, пока ты сидишь в коридоре? И ведь умудряются найти болячки!

Осмотр у «своего доктора». Чтобы пробиться к своему врачу, нужно отстоять очередь. Ах, у тебя же привилегия — ты на диспансере! Ага, теперь докажи это полусотне людей, которые уже час стоят у дверей, и постарайся при этом не остаться без карточки, волос и последних капель самоуважения. А ведь это надо делать каждые два месяца.

Через год студенту это надоедает. Он понимает, что является наивным дурачком, и топает в частную уважаемую клинику на нормальный осмотр. Приносит справку: здоров! С диспансера его не снимают — говорят, понаблюдают. Когда несчастный студент является с надеждой на спасение, ему говорят, что справка потерялась. Он приносит копию. И опять. И снова. И опять. В конце концов он осознаёт то, что понял в душе уже давно: его прочно и надежно на@#&вают.

Четвёртый курс. Студент сдался. Он попросту не ходит в эту богадельню. Следующий шаг — его вызывают через деканат, со всеми возможными разборками, унижениями и ударами по репутации. Следующие два часа ему читают лекцию, основной постулат которой: «Ещё раз — и будешь исключён из-за профнепригодности». И как эпилог — шёпот доброжелательной медсестрички: «Да не переживай ты так! Походишь немного. Нам же надо показать, как диспансер работает!»

Спасибо тебе, поликлиника. Спасибо за тщательную заботу о здоровье и нервах студентов.

Имеем сеть аптек в уездном городе N (где-то 15 штук). Цены умеренные, сервис ненавязчивый, доход стабильный, текучка кадров ниже среднего. Конечно, у руководства возникает желание увеличить прибыль, открыть новые филиалы и всячески развивать бизнес.

Набирается команда маркетологов (именно так называют себя тётки, закончившие заштатный филиал чего-то там заочно, пока сидели в декрете, или вообще чьи-то знакомые совсем другой специальности). Важно, чтобы никто из вышеупомянутых маркетологов никогда не работал в аптеке и не знал специфику работы.

Начинается самое интересное. Внедряется новая политика продаж.

Скидка пенсионерам делается только при наличии удостоверения (иначе попадаешь на штраф — везде наблюдатели). Только как объяснить нашим бабушкам и дедушкам, которых мы знаем в лицо и по имени, которые всегда поздравят с праздником, а иногда и угостят шоколадкой за хлопоты, что они сегодня обойдутся без привычной скидки, так как забыли ветеранское дома?

Заключается куча договоров с малоизвестными производителями на реализацию немереного количества их препаратов, о которых никто никогда не слышал, а чтобы продавали, каждому фармацевту ставится план в сотню упаковок и запрещается предлагать аналоги (наблюдение и штраф). Я не могу и не хочу втюхивать сомнительные БАДы вместо нормальных препаратов, да ещё и втридорога — это непрофессионально и неэтично. Я быстро вышел из этой игры.

Дешёвые лекарства не могут принести прибыль. Отныне аптеки сети не заказывают и не продают дешёвые препараты. Из наших аптек пропал уголь, цитрамон, перекись, недорогая вата и бинты, пластыри и много-много жизненно необходимых средств.

Итог всех этих «улучшений» весьма печален: покупателей стало намного меньше (кто пойдёт в аптеку, где никогда нет перекиси?), выручки упали. Из-за бесконечного невыполнения очередного плана сотрудники стали меньше получать и массово побежали увольняться. Слухи по городу ползут быстро — новый персонал в свете таких событий набрать непросто.

К чему это я? К тому, что задолбали такие криворукие «улучшатели», маркетологи местечковые, которые точно знают, как нужно работать в совершенно новой для них отрасли. Презрительно поджав губки, не слушая ничьей критики, они высокомерно управляют «хорошей машиной», которая неплохо справлялась и без них, однако первыми бегут с затонувшего предприятия в новое тёпленькое местечко, опять по блату.

Берегитесь, директора всего, что можно улучшить! Возможно, они бегут к вам.